Белая береза

Гул в небе откатился далеко и затих. И вдруг у Андрея точно вода из ушей вылилась, — он услышал, как шумит ветер, скрипят деревья во тьме, а поблизости от стожка потрескивает на огне сушняк и раздаются человеческие голоса. Андрей поднялся, сел и, будто только теперь узнав Юргина, спросил:

— Это ты, товарищ сержант?

— Видать, плохи твои дела, — заметил на это Юргин. — Ну, крепись, брат, крепись, что есть сил. Теперь немного осталось идти. Вот перейдем скоро фронт, попадем к своим, там отдохнем, в баню сходим…

— Я дойду, — сказал Андрей твердо.

В стороне от стожка — под елями — разгорались костры. Солдаты сбивались в кружки вокруг костров, через головы друг друга протягивали руки к ворохам валежника, где метался огонь, хватали его горстями и растирали в нем окоченевшие пальцы. Андрей понял, что лежал в забытьи у стожка совсем недолго — полк только еще располагался на привале.

— А Целуйко где? — вдруг спросил он тревожно.

— С той стороны все.

Андрей услышал, что за стожком ворчит Умрихин, и понял, что он возится около раненых и больных. "Вот чепуха какая! — сказал Андрей про себя с удивлением и горечью. — Что ж это меня сморило так?" И опять свалился у стожка.

…В западной стороне раздался сильный взрыв, потом другой, третий… Озеровцы поднялись и замерли у костров. Андрей вскочил, сказал резко:

— Зря!

— Зачем зря? — возразил Юргин. — Есть случай — бей, жги! Война так война! Вот взорвали склад, а там, знаешь, сколько снарядов? Сколько людей наших погибло бы от них?

— Это все так, — ответил Андрей. — Только ведь здесь фронт близко, а значит, и немцев везде больше. А ну как погоню сделают? Что тогда? У нас должен быть один расчет — идти тихо, по-охотничьи. Нападут на наш след какая выгода?

Больше часа озеровцы сидели у костров, плотно окружив огни, и с тревогой прислушивались к шуму леса. Наконец вдали послышались окрики часовых, затем разные голоса и шаги по мерзлой земле. К одному из костров впереди небольшой группы солдат быстро вышел капитан Озеров — как всегда, в солдатском ватнике и в крестьянской шапке-ушанке. Негромко, но властно приказал:

— Тушить!

— Похоже, что ты и прав, — заметил Юргин Андрею.

Раздались команды. Полк быстро поднялся в поход. Солдаты таскали котелками воду из ближнего болотца и торопливо заливали огни.

IV

За ночь полк Озерова совершил большой переход. Он двигался открытыми полями, по проселкам, где метался порывистый, вихревой ветер, обшаривая все закуты на земле, неприютные перелески, побитые и окоченевшие травы. Полк обходил стороной все деревушки, встречавшиеся на пути.

На рассвете полк вошел в лес и, пройдя с километр, вышел к поляне, на которой смутно маячила небольшая деревенька. От нее несло свежей гарью.

Остановив на опушке людей, Озеров послал в деревеньку разведчиков и, оставшись наедине с Яхно, заговорил шепотом:

— Что же делать, Вениамин Петрович?

— Нужен отдых, — ответил Яхно. — Люди падают.

— Согласен. А с ранеными и больными?

— Тащить трудно и опасно. Надо попытаться оставить в этой деревне.

— Что ж, согласен, — сказал Озеров. — Очень жаль, но выхода больше нет: пробиваться придется с боями.

Вернулись разведчики. Они доложили, что деревенька наполовину сожжена гитлеровцами и в ней осталось совсем немного жителей. Озеров и Яхно решили разместить в деревне только раненых, больных и ослабевших, а всех остальных на всякий случай расположить на отдых по обе стороны от нее, под покровом леса.

Светало медленно. За лесом, по восточному краю неба мертвенно-пепельного цвета пробегали дрожь и неясные блики. Предзимний ветер тряс голые деревья и изредка порошил снежной крупкой.

Для выбывших из строя отвели просторную избу на краю деревни. При дрожащем свете коптилки Андрей и Умрихин, исполнявшие обязанности санитаров, устлали весь свободный пол избы, за исключением кути, ржаной соломой, пропитанной злой осенней стужей. В переднем углу уложили тяжелораненого Степана Дятлова и больного Целуйко. Ближе к дверям расположились легкораненые и те больные, которые могли еще обходиться без посторонней помощи.

Степан Дятлов, раненный в живот, сухой и желтый, дышал редко, беззвучно и все время молчал, закрыв провалившиеся в темные ямки глаза. Целуйко метался в жару, продолжая бредить, хотя и реже, и беспрестанно хватался за все, что попадало, правой рукой, — так ему, видно, хотелось ухватиться за что-нибудь крепкое в этом мире. Остальные стонали и тряслись, продрогнув за ночь, и кто-то один часто поскрипывал зубами. В просторной крестьянской избе сразу стало тесно и душно от запахов ружейной гари, солдатского пота, грязной одежды и тряпья, пропитанного кровью.

Вскоре в разных углах избы послышался храп. Андрей присел к Умрихину, — тот дремал, сидя на полу, прислонясь правым виском к стене.

— Слава богу, затихли немного, — сказал Андрей.

— Теперь отмаялись. Отдохнут.

— С хозяйкой-то кто говорить будет, а?

— Успеется, — сказал Умрихин. — Ты сам-то как?

— Ломота прошла, а в голове шумит.

— А в глазах?

— Сумрачно.

— Ты ложись, усни малость.

— Я потерплю…