Белая береза

- А-а, это вы, товарищ политрук? - Юргин едва оторвался от заполнивших его видений. - Закурить надо! Скоро ведь артподготовка? Сколько осталось?

Отрывая клочок газеты на цигарку, Гончаров сбоку присмотрелся к Юргину и с удивлением заметил:

- Ты сегодня какой-то... другой, а?

- А какой? - отчего-то веселея, переспросил Юргин.

- Никогда не видел тебя таким: вроде помолодел, вроде взгляд стал светлее... - ответил Гончаров. - Или письмо из дому получил? Нет? Мне, конечно, приятно видеть сейчас тебя таким, а все же интересно: что с тобой случилось? Не утаю, всегда ты был мрачноват немного, а вот теперь вижу вроде клад нашел.

- И нашел! Да еще какой!

- Нет, Юргин, серьезно?

- Серьезно, нашел!

- Брось чудить! Да-а, странно... Ну, а солдаты как? Говорил с ними?

Опираясь на левый локоть, Юргин полулежал и торопливо дожигал цигарку, точно курение мешало ему наслаждаться чем-то другим и он только в силу крайней необходимости отдавал долг давнишней привычке. При этом выражение всего лица у него было таким, что любому бы при первом взгляде стало ясно: у человека, как ни скрывай, большое счастье...

- За наш взвод, товарищ политрук, не беспокойтесь! - энергично и приподнято ответил Юргин. - С бойцами и я говорил, и Дубровка мой, и командиры отделений... А коммунистов собирали особо. Наши коммунисты, товарищ политрук, как всегда, будут впереди! Вы ведь знаете Осипа Иваныча Чернышева? Он ведь у нас во взводе самый старый по стажу коммунист, самый уважаемый. Так вот, собрались, а он и говорит... Э-э, да что там повторять, товарищ политрук! Даю слово: наша будет высота! Возьмем! Вот посмотрите, как пойдут наши ребята! Мы что хочешь сегодня возьмем!

- Это хорошо, что такое у всех настроение, очень хорошо, - сказал Гончаров. - Я так и знал, что твой взвод не подведет. Только вот слушай... Что ты, в самом деле, какой сегодня, а? Горишь весь... Ты смотри, Юргин, не горячись в бою, не теряй выдержки. Это самое главное. Загорячишься, а это знаешь...

- Меня сегодня не убьют! - убежденно и весело сказал Юргин. - Ни за что! Нет такого закона в жизни!

- Слушай, Юргин, ты не глотнул?

- Глотнул немного, да не водки...

Из-за леса вдруг налетела мощная раскатистая волна моторного гула. Наши штурмовики пронеслись над оврагом и с хода атаковали Барсушню...

Над высотой вновь грохотало...

Через несколько минут после начала артподготовки бойцы взвода Юргина вылезли из оврага и быстро достигли взлобка, о котором говорил Озеров комбату Шаракшанэ. Здесь они залегли и окопались по ложбинам в глубоком снегу.

Это был рубеж атаки.

Жутко было лежать здесь озеровцам. До вершины высоты - рукой подать, и вся она в огне... Артиллеристы и минометчики в самом деле, как и предполагал Озеров, стреляли точно, но все же, в силу законов рассеивания, снаряды и мины падали не только у вершины высоты, но и поблизости от взлобка. Солдаты лежали, сдерживая свистящее от волнения дыхание, стараясь всем существом, каждой клеткой тела врасти в землю. Дым стлался по земле, как в бане, которая топится по-черному, и вокруг, шипя, врезались в снег осколки. Каждый чувствовал, что сразу за взлобком - огненное пекло...

Матвей Юргин взглянул на часы: до штурма высоты оставалось пять минут. Лейтенант Юргин хорошо знал, что такое атака, и понимал, что сегодня атака предстоит особенно тяжелая: враг - на высоте. До дзота больше двухсот шагов, бежать в гору по глубокому снегу; как ни считай, бросок к вершине высоты займет не меньше трех-четырех минут. Но Юргину было известно, как дорого время в атаке. За три-четыре минуты гитлеровцы, несомненно, успеют опомниться после бомбежки и артподготовки, встать у пулеметов и в упор, кинжальным огнем, встретить атакующих на открытом месте.

Что тогда? И подумать страшно...

Но даже и теперь, сделав точные расчеты и поняв, что взвод вряд ли успеет вовремя уничтожить вражеский дзот, Матвей Юргин не пал духом; его не покидало странное, неугасимое ощущение утренней свежести и бодрости, какое он носил в себе весь этот день, ощущение необычной внутренней собранности, прочности и скрытой в себе силы... Наоборот, это ощущение даже окрепло на рубеже атаки и дополнилось неизбежной в такие минуты особой взволнованностью, которая и есть начало воинской доблести. И потому Юргин находился, как никогда прежде, в состоянии необычайного душевного подъема, - в таком состоянии, вероятно, бывает зорянка, когда она, захваченная весенней страстью пения и жизнелюбия, иногда внезапно замертво падает с ветки... Но и понимая, что атака будет очень тяжелой, и не зная еще, как провести ее, чтобы добиться победы, Юргин ни на одно мгновение не сомневался в успехе. То состояние, в каком он находился на рубеже атаки, наделяло его сказочной силы верой в торжество всего хорошего, красивого и справедливого, что есть в мире... Он вспомнил, что дал слово политруку роты Гончарову взять дзот, и неожиданно для себя ударил кулаком в землю:

"И возьмем! Непременно возьмем!"