Белая дыра

— Место наше без названия. Лесхозные мы. Только живем малость на отшибе. Как из хаты выйдешь — по левую руку центральная усадьба. Километра три будет, не больше, — разъяснила женщина.

— Да куда ему до центральной ночью-то по лесу, — засомневался Дмитрий, почесывая топорищем спину, — обязательно с яра навернется или в бору заплутается. Того и гляди — крысобаки сожрут.

— Куда ж нам его положить, — задумалась Нюрка и, приподнявшись на локоть, оглядела перенаселенное жилье, — разве что к деду на печь?

— Еще чего! — оскорбился невидимый дед с печи и поинтересовался, не сдержав любопытства и опаски. — Это что у тебя из мешка торчит — ружье не ружье, удочка не удочка?

— Металлодетектор, — объяснил Прокл, ничего не объяснив и оставив деда в еще большем сомнении, попятился к двери: — Да вы не беспокойтесь. Я, с вашего разрешения, во дворе заночую, в телеге.

— В телеге он заночует, — заворчал ехидный дед. — А как дождь пойдет?

В ту же секунду сварочное сияние ослепительно осветило дом изнутри, и его трухлявые стены содрогнулись от треска и грохота. В краткое это сияние увидел Прокл через правое плечо лик старого Пана и желтоглазую, седобородую козу аристократической внешности, возлежавших на печи, как на троне, и подумал с внезапной робостью, что старые люди и старые животные отчего-то похожи на инопланетян.

— Близко шарахнуло, — со сдержанным уважением к природной стихии сказал озабоченно Дмитрий, — кабы лес не зажгло — так посуху и жарит.

— Не знаю что и придумать, — игриво зашуршала соломой Нюрка, — разве что с собой положить?

— А для какой такой надобности у тебя инструмент? — перебил ее бдительный дед.

Дмитрий приставил к стене топор и хмуро посоветовал:

— Полезай на чердак. Какая-никакая — крыша.

— Тоже сказал — на чердак, — пожалела незваного гостя Нюрка, — на чем он там спать будет, в пылище-то на сквозняке?

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, — заспешил прочь Прокл, — у меня спальник есть.

И выскочил вон из зловонного ковчега на свежий воздух.

Чердак встретил Прокла петушиным возмущением. Он представлял собой пещеру сталактитов и сталагмитов из куриного гуано. Для Прокла слово это всегда отдавало ароматом и романтикой теплых морей. В воображении возникали белокрылые птицы, крики которых волновали душу. Но на этот раз запах открыл для Прокла кровную связь гуано с очень родным и прозаическим словом, которое до некоторых пор не встречалось в художественной литературе, но было любимо и часто употребляемо в народе. Чтобы обезопасить себя от соприкосновения с гуано, особенно свежепадающим, Прокл затащил на чердак несколько охапок соломы. Едва он зарылся в ней с головой, как на этот затерянный мир обрушился ливень. Струи, однако, не барабанили по крыше, а глухо шлепали. «Как по земле, — подумал Прокл, — должно быть, крыша из дерна». Звук был приятный, успокаивающий. Не дослушав до конца очередной раскат грома, Прокл заснул.

Со скрипом распахнулась дверца чердака, и сноп теплого света согрел лицо Прокла.

— Эй, приблуда нездешняя, проснулся ли?

Прохладная тень с золотыми космами и крутыми рогами перекрыла солнце.

— Вставай, самого себя проспишь.

Прокл никак не мог понять — проснулся он или спит? Если спит, то почему так ясно видит в проеме чердачной двери козла, а если не спит, отчего этот чертоподобный козел говорит человеческим голосом?

Прокл сосредоточился, сфокусировал взгляд на говорящем козле и сориентировался во времени и пространстве. В некотором смущении разглядывал он бесцеремонное животное, считая ниже своего достоинства отвечать хамовитой твари.

— Что он там, умер, что ли?

И только тут Прокл с облегчением сообразил, что скрипучий голос не имеет прямого отношения к старому козлу, а доносится снизу.

Это его и порадовало и слегка разочаровало. Не каждому доводится завести знакомство с говорящим козлом.

— Эй, собирайся, не томи коня. До центральной усадьбы еду, к ржановскому свертку подброшу.

Через пять минут Прокл лежал в телеге, увозящей его от дома над обрывом, где в странном равноправии сосуществовали люди и животные. Белоствольные, прямые и высокие, как корабельные сосны, березы убегали назад узкой расщелиной от мрачноватого дома-баржи.

— Откуда будешь? — спросил возница, косясь через плечо на заинтересовавший его металлоискатель. Был старик козлобород, сутул, космат и жгучеглаз. Что-то среднее между лешим, козлом и Иваном Грозным.

— Издалека, — ответил Прокл туманно и угрюмо.

Старик ответом удовлетворился, но любопытство его было бездонно:

— А в Ржановке тебе чего надо?

— Ничего мне в Ржановке не надо. Я в Неждановку иду.

— Так и нет такой деревни.

— Как это нет, когда есть, — с долей высокомерия ответил Прокл, доставая из нагрудного кармана куртки аккуратно сложенную карту. — Вот смотри, дед, это — город Тещинск, вот — Новостаровка, где-то здесь должна быть Самановка, а в двадцати верстах от нее — Неждановка. Вот она, видишь?

Полуобернувшись, возница долго рассматривал карту, морща лоб и оттопыривая губы, отчего борода вставала торчком.

— Так и Самановки нет, — сказал он наконец, снисходительно хмыкнув.