Белая ель

– Любовь – ветер, нелюбовь – дым, – теперь ведьмочка стояла на подоконнике спиной к ночи, – не летаешь – не любишь, не пускаешь – не любишь, не видишь – не любишь…

О чем она? Почему дым? Аполка пропала, остальное неважно!

– И ты глупая, – девчонка склонила голову на плечо, – не хочешь танцевать. А раньше хотела, помнишь?!

Ландыши, звезды, темная ель, звон родника и лучший сон в жизни.

– Пал, ты вернулся? Так скоро.

– Вернулся. Зачем гоняться за дымом? – Седой господарь улыбнулся и притянул Барболку к себе. – Мне нужна ты, а не улетевшие листья.

– Ты… ты видишь?!

– Тебя я всегда видел. – Пал подхватил жену на руки, его лицо было близко-близко. Родное, знакомое, любимое, но с шалыми живыми глазами, в которых дрожали голубые огоньки. – Слепых больше, чем зрячих, но я вижу. И ты видишь… И Миклош, хоть и дышит дымом чужого костра.

Почему она забыла, как Пал красив? За делами это стало не так уж и важно. Но когда он прозрел и где Аполка?!

– Не думай о ней. – Горячие губы, сильные руки, дождевые капли в седых волосах. – Не забывай о себе – счастье упустишь… Не гляди лишь на себя – счастье задушишь… Радуйся, Барболка, радуйся…

– Пал, что с тобой?! Это не ты! Не ты! Охотнички вечные, кто здесь? Покажись! Кто б ты ни был, покажись, каким есть!

Ветер… Ветер и звезды с острыми синими лучами, смех колокольчиков, запах ландышей и калины. Крылатое создание, спутница, ветропляска, встает на цыпочки, вскидывает тонкие руки, закидывает назад юную голову, смеется весело и призывно. Не скажешь, девушка или парень, а может, сразу и то и другое. В черных с просинью локонах голубеют цветы. Нет, не цветы, святые эсперы, только почему они голубые?

– Весна возвращается. – Шалые глаза совсем близко, на губах тает поцелуй, легкий, как ветер, и звенят, звенят колокольчики. – Запомни, все возвращается, ты вернешься, и к тебе вернутся. Не бойся… У тебя крылья, у твоих двоих крылья… Не ломай их, не жалей дым… Не дыши дымом! Зачем горько, когда сладко? Не пускай дым назад. Дым не возвращается. Возвращается не дым…

– Уходи! Прошу, уходи… Оставь нас в покое, всех оставь, слышишь?!

– Оставлю. – Танцуют тени в углах, танцует пламя свечей, танцует дождь за окнами и серый робкий рассвет. – Ты не хочешь танцевать, зачем мне ты? Двое бегут за дымом, зачем мне дым? Скоро весна… Новая весна, новый танец… Я тебя вспомню… И твоих двоих вспомню… Может быть…

3

Барболка проснулась с жемчужным ожерельем в руке. Тем самым, из сна, который оказался правдой. Сакацкая господарка кое-как оделась и выглянула в окно. Пал с Миклошем не вернутся, пока не отыщут Аполку или пока не истает последняя надежда. Барболка не понимала, что нашло на подругу, разве что встретилась с крылатой плясуньей да в рассудке помутилась, но чернявый перевертыш не казался ни страшным, ни злым… Так, котенок, хоть и с коготками.

Злиться на крылатую спутницу сакацкая господарка не могла, ведь та ее спасла, привела в Сакаци, да и с мармалюцей, видать, подсобила, только зря ветропляска прикидывалась Палом… Хорошо, что муж никогда не узнает, с кем спутала его жена, о ком плакала, проснувшись в свадебной постели. Барболка убрала нежданный жемчуг в шкатулку – будет время, отнесет его на ландышевую поляну, пусть на ели висит, лес да небо радует.

Женщина наскоро обкрутила вокруг головы косы и побежала к маленькому Лукачу. Мальчик спокойно спал, знать не зная, что остался без матери. А может, с Аполкой все в порядке и ее везут домой? Барболка перекинулась парой слов с кормилицей, заглянула на поварню. Раскрасневшаяся Моника пугала товарок мармалюцей, уцелевшая внучка держалась за бабкину юбку, в печи горел огонь.

Поздоровавшись, господарка ухватила горячую горбушку, густо посыпала солью с перцем и плюхнулась на лавку, слушать женскую болтовню. Из поварни все виделось по-другому, казалось сказкой, глупой, но совсем не страшной. Барболка блаженно жевала теплый хлеб, когда вбежавший конюшонок завопил: «Едут!»

– Нашли, – провозгласила Моника, подняв палец, – гици б так быстро не вернулся.

– А то ж, – откликнулась Анелька, – господарь, он такой, его со следа не собьешь.

Господарка бросилась к воротам вместе со слугами. Всадники как раз въезжали на мост. Рыжий Пала и вороной Миклоша мерно шагали голова в голову, меж коней провисала ловчая сеть, в которой лежало что-то длинное, закутанное в плащ. Сзади, по трое в ряд, ехали витязи. С башни, хлопая крыльями, взвилась птичья туча, громко и отчаянно взвыла дворовая сука, ей ответили десятки собачьих глоток.

– Не жилица, – перевела Моника. Остальные промолчали.

Пал спрыгнул с храпящего коня, потрепал по мокрой шее. Барболка не хотела при всех хвататься за мужа, но ноги сами сорвались с места. Женщина повисла на шее своего господаря, откуда-то взявшиеся слезы выплеснулись наружу, потекли по щекам.

– Что ты? – пробормотал Пал и повторил: – Что ты…

– Ты вернулся, – и плевать, что их видят все, – вернулся!

– Конечно, – муж быстро прижал ее к себе, – беды-то… Мы и Аполку нашли… Жива, хоть и без памяти. Повезло ей, еще два шага, и все!