Барон Унгерн решил кончить мирное житье в Урге и начать боевую жизнь – сломить красных или сломить голову себе. Ко дню выступления все чины дивизии были заново прекрасно обмундированы, снаряжение пригнано, кони выкормлены и выстояны, артиллерия подобрана, обоз отобран и рассчитан на дальний путь, калечь оставлена и всадники вымуштрованы. Утром вся дивизия выстроилась на площади; священник отслужил напутственный молебен. Раздалась команда: «По коням!» Азиатская дивизия выступила на Троицкосавск, справа рядами. Она представляла красочное и нигде не виданное зрелище. Все всадники и офицеры были одеты в шелковые темно-синие монгольские тырлыки, в шелковых фуражках, при шашках, винтовках и ташурах. Ташуры – особые бамбуковые палки, каждый упирал одним концом в стремя, а на другом конце лежала рука. На плечах ярко выделялись погоны, украшенные трафаретами из чистого серебра: двуглавый орел, а под ним номер полка. За плечами развевались шелковые разноцветные башлыки: зеленый у татарской сотни, желтый у забайкальской, ярко-алый у бароновского штаба и др. Дивизия потянулась по городским улицам и вышла за город на Троицкосавскую дорогу. Гремел прекрасный оркестр под управлением капельмейстера И.Д. Чижова, игравший марши, а когда музыка умолкала, лилась подголосная, заунывная, как степь, казачья песня, то лихая, то остро-печальная. На улицы высыпали все горожане, которые уже свыклись с унгерновцами, а у ворот домов грудились женщины и девушки, махали платочками и многие, многие плакали. Не один всадник смахивал стыдливую слезу со щеки, ибо жизнь брала свое, и за время стоянки много драм, романов и трагедий произошло в сердцах унгерновцев и ургинок. Уходили в неизвестную даль, шли на неведомое, и мало кто надеялся вернуться из унгерновского похода.
Барон сиял. Он был весел и, сопровождаемый штабом, сам красочно по-азиатски одетый, громко бросил горожанам: «Не поминайте, господа, лихом, прощайте!» Широким наметом он проскакал вдоль медленно плывущей и покачивающейся дивизии, коротко бросая: «Здорово Татарский, здорово Забайкальцы, здорово Монгольский…» – «Здравия желаем, Ваше превосходительство!!!» – неслось дружное в ответ.
В Урге остался лишь Сипайлов со своей опричниной, чины комендантской команды и полковник Аихачев с монгольским военным училищем.
Шли до 4 часов. В это время дивизию на автомобиле нагнал сотник А. К. Еремеев – старый адъютант барона, оставшийся еще в Даурии и теперь неизвестно откуда появившийся. Он вошел в раскрытую палатку Унгерна и больше часа, не отрывая руку от козырька, о чем-то докладывал начальнику дивизии. Дивизия переговаривалась: «Зачем приехал Еремеев, долго ли пробудет? Что с ним сделает барон?» Еремеев много зла причинил унгерновцам еще в Даурии и в Хайларе, и они его ненавидели. Наконец Еремеев вышел из палатки и покатил обратно. За ним посыпалась густая брань и далекие пожелания унгерновцев. Они с ним прощались навсегда.