Белая эмиграция в Китае и Монголии

Квартирьеры прибыли на бивак, разбили его и стали ждать дивизию. На другой стороне был виден лагерь Резухина, который уже перекинул через реку пешеходный мостик. Настроение было у квартирьеров чудесное, пахло сосной, ароматом цветов, но после разбивки лагеря с предгорий потянул легкий ветерок, и по всему биваку распространился тяжелый запах. Что-то гнило, где-то была падаль. Начались поиски, и скоро нашли на участке 4-го полка павшую корову. Лопат не было, и стали ждать прихода с дивизией обоза. Дивизия подошла, обменялись с резухинским лагерем радостным встречным «Ура!», а барон ушел к генералу Резухину. Корову же спешно зарывали. Мрачный и злой возвращался Унгерн с противоположного берега и в таком угрюмом состоянии подъехал к району 4-го полка. Есаул М. сидел в палатке, босой, и с тревогой наблюдал за бароном. Тот поднял голову, понюхал воздух, еще раз понюхал и заорал:

– Дежурного офицера!

Беда начиналась, и у М. защемило сердце. Офицер подскочил к Унгерну.

– Вонь!!! – снова заорал барон.

Офицер молчал.

– Бурятов ко мне! – закричал тот.

Явились буряты.

– Выпороть! Двадцать пять! – приказал Унгерн, и не успел бедный дежурный опомниться, как ему уже всыпали 25 ташуров. И только когда он встал, то сказал барону:

– Ваше превосходительство, я не виноват. Старшим был комендант бригады.

– Есаула М. к начальнику дивизии!!! – понеслось над лагерем.

У есаула замерла душа. Он быстро надел мокрые сапоги и пошел к Унгерну.

– Вонь!!! – сказал грозно барон.

– Так точно, вонь, ваше превосходительство, – ответил есаул.

– Заразу разводить!.. Понятия о санитарии не имеешь!! Пакость разводишь!! – уже кричал барон.

– Ваше превосходительство, корова павшая. Ее зарывают…

– Молчать! – заорал на весь лагерь Унгерн и ударил М. по руке.

– Ваше превосходительство, не смейте драться! – крикнул М. и побледнел.

– А не смейте… Я тебе покажу… Я тебе устрою именины…

И барон закидался, не зная, как наказать дерзкого. И вдруг крикнул:

– Марш на куст!

Около палатки барона, шагах в десяти, стояло дерево, ветви которого были от земли не менее чем сажени на полторы. М. бросился к нему, стал быстро взбираться на дерево, скользил обратно, падал и снова начинал взбираться.

– Если ты сейчас же не залезешь, я пристрелю тебя, как котенка, – спокойно-грозно сказал барон, и есаул во мгновение ока уже сидел на первом суку.

– Выше! – приказывал Унгерн.

М. лез выше и наконец забрался почти на самую вершину, где ветви были тонкие и сгибались под ним.

У барона сердце еще не отошло. Он пристально обозрел позицию коменданта, отошел к палатке и заорал:

– Адъютанта ко мне!

Штабс-ротмистр Павильцев появился перед Унгерном.

– Ты чего тут у меня канцелярию развел? Это тебе министерство, что ли?.. Марш на куст!!

Адъютант залез на соседний куст.

– Начальника штаба ко мне!! – снова разнеслось по биваку.

Войсковой старшина Аьвов предстал перед бароном.

– Непорядки кругом… Никакого наблюдения. Никакой осмысленной работы. Марш на куст!

Начальник штаба взобрался на следующее дерево.

– Безродного ко мне! – опять понеслось по лагерю.

Скачками подлетел штабс-капитан Безродный и, получив приказание: «Марш на куст!», быстро очутился на дереве, рядом с другими. «Бурдуковский», – орал Унгерн, и, когда тот прибежал на его зов, барон уже бесновался. «Ты почему до сих пор донесение не представил?» – «Да, ваше п-во, я же писать не умею», – жалобно отвечал тот. «А, ты писать не умеешь, ну, так я тебя образую…» И, схватив ташур, начал сам всыпать своему верному личарде-палачу.

Офицеры сидели на кустах, как воробьи на ветках. Сидеть было тяжело. В мягкую часть впивались сучки, ветер покачивал ветви, а перед глазами был шумный лагерь, откуда кучки людей с большим любопытством наблюдали новую позицию, занятую штабом дивизии.

Прошел час, два, наступил вечер. В лагере сыграли «зорю», отвели поверку, и бивак постепенно стал затихать. Штаб же продолжал сидеть на кустах и ждать освобождения с неудобной позиции.

Барон разделся, голым сходил на реку, выкупался и вернулся обратно в палатку. Он зажег свечку, взял книжку, лег и стал читать. Офицеры сидели на ветках.

Прошел еще час. Барон потушил свечу и лег спать. Положение становилось все более печальным. Сидеть было мучительно, и есаул М. стал стонать. Он громко охал, стонал, шумел ветками и изредка бросал сучки в унгерновскую палатку. Барону это мешало спать, он ворочался на походной кровати, но М. продолжал жаловаться на судьбу и бросал в палатку сучки и ветки.

Наконец Унгерн не выдержал, встал, вышел из палатки, голым подошел к дереву и тихо сказал:

– Макеев!

– Я, ваше превосходительство! – донеслось в ответ с куста.

– Слезай и иди спать.

Есаул сорвался с дерева и упал.

– Ты ушибся? – спросил барон.

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, – мрачно ответил тот и быстро пошел от дерева.

Остальные же просидели до обеда следующего дня.

* * *