Белая ферязь (СИ)

Уберём нежные сестринские чувства, Париж стоит обедни. Когда на кону трон мировой Империи, всякое случается. Пётр Третий своего имени, или сын его, Павел Петрович, многое могли бы рассказать. Но с чего бы это трон — на кону? Papa наш здоров, народ если не благоденствует, то рядом, положение его в этом, конкретном тринадцатом году, более чем удовлетворительное — по сравнению с годами прежними. Партии выпускают пар в Думе, свистят вовсю, свобода печати почти настоящая, рубль крепок, калачи доступны — чего ещё обывателю нужно? Нет, Ольге куда выгоднее работать вторым номером в нашей невидимой очереди. К тому же, в случае «мало ли чего» она — претендент на место регентши, соправительницы, или того и другого. Так что вряд ли. Хотя полностью не исключаю, девичья душа для меня загадка.

Великие князья? У них может быть своё мнение на очередь наследников: мужчины, и только мужчины. Мол, начнется смутное время, в котором кто смел, тот и съел. Но, опять же, при живом и здоровом Papa смысла убивать меня — никакого. Фальстарт.

Значит ли это, что планируется двухходовочка? Сначала устраняют меня, а следующим ходом с доски убирают Papa?

Не думаю. Если умираю я, да ещё от отравления, то что? То службы безопасности будут работать с утроенной бдительностью, и до Papa не доберутся. Или, во всяком случае, добраться будет много сложнее. Кто же станет усложнять себе задачу? Травить, так всех разом, оно и удобнее.

Стук в дверь. Вошел мичман Исаев и с ним незнакомый мне матрос. Да, матросов знаю далеко не всех, их ведь под четыре сотни, многих я даже не видел.

— Ваше императорское высочество, я должен перенести собаку в более подходящее место! — сказал мичман.

— Переносите, Изя, переносите — Исаева все зовут Изей. То есть старшие офицеры зовут. Дразнят. На какую-то тройную дуэль намекают. Не знаю. И знать не хочу.

Матрос завернул Джоя в дерюжку, и вынес. Вслед за ним вышел и мичман.

Вот тут я и заплакал.

Перед обедом ко мне опять зашёл Papa.

— Тут вот какое дело… — начал он, и остановился.

Я продолжал рисовать. Я, когда мне плохо, физически ли, морально, стараюсь работать. Испытанное средство. Поплакал, поплакал — и за карандаш. Нет, не успокаивает. Не отвлекает. Но от сознания, что не просто горюешь, а делаешь дело, становишься как-то прочнее, что ли. Словно куёшь оружие победы.

— Юнга, что принес тебе завтрак, пропал. То есть не совсем чтобы пропал, он сошёл на берег, его послали в портовую лавку за продуктами. Сошёл — и не вернулся. Пока не вернулся.

— А кто его послал?

— Боцман Пименов. Он, Пименов, отвечает за продукты, и ничего необычного в том, что был послан юнга, нет.

— В самом деле? И много юнга может взять продуктов, на экипаж в четыреста человек?

— Ему было поручено купить две бутылки оливкового масла, для офицерского стола. Прежнее прогоркло. А две бутылки — это и по деньгам совсем немного, и по весу. Обычное дело — за мелочью юнгу послать, на то они, юнги, и существуют.

— А кто готовил мой завтрак? Осетрину?

— Иван Михайлович. Лично.

Иван Михайлович — человек абсолютно добросовестный, абсолютно надёжный, если такие определения вообще применимы к людям.

— Так что…

— Что? — спросил я.

— Пора обедать, Алексей. И нам нельзя подавать виду, что мы чего-то боимся. Наша повседневная жизнь зависит от десятков и сотен людей. Начнешь бояться — будешь шарахаться от каждого.

— А служба безопасности?

— Служба безопасности работает, не волнуйся.

Но я волновался. Что-то прадедушку Александра Николаевича служба безопасности не уберегла. А дедушку Александра Александровича спасла случайность, а не служба безопасности. А взять происшествие в Киеве, когда террорист застрелил Столыпина — а мог бы и Papa. Служба безопасности не очень-то препятствовала.

— Главное же… — значительно начал Papa.

— Никому не говорить, что я накормил Джоя своим завтраком, — закончил фразу я.

— Как? Как ты догадался?

— Именно догадался, любезный Papa. Дедукция. Цепочка размышлений. Пусть злодеи — если таковые имеются — думают, что я к яду нечувствителен. Или что вместо яда им подсунули соль или сахар. Это охладит их порыв, более того, заставит подозревать измену в своих рядах. Да и сестёр пугать незачем, а то будут бояться чаю выпить. А это нехорошо. Пусть кругом таятся анархисты и злодеи, а чтобы нам чай всегда пить! — сказал я с бодрым видом. Очень наигранным, ненатуральным, книжным, но сойдёт и такой. У детей всё наигранное. И всё настоящее. Я же книжный мальчик.

Обед сегодняшний мало отличался от обеда вчерашнего или позавчерашнего, только сестрички были молчаливее: они тоже были привязаны к Джою. Но, не зная о моих подозрениях, с едой это никак не связывали, и ужинали, как и полагается на море. Море пробуждает аппетит, что является одним из важнейших факторов оздоровления детей — так считает современная наука. Современная началу двадцатого века, когда худоба однозначно считалась признаком нездоровья, душевного или телесного. Худой человек — плохой человек. А раздобреть — значит, набрать вес. Русский язык правду говорит!