Белая ферязь (СИ)

— Зачем тебе деньги? У тебя и так есть всё, что нужно. А когда вырастешь… — это Настя.

— У тебя есть деньги, — авторитетно сказала Мария. — На твое имя каждый год поступает сто тысяч. Это я точно знаю.

— Толку-то, если я и пятачка не могу взять.

— Тебе дай волю, ты миллион на пятачки и разменяешь. Подожди, придёт время.

— Время, Машенька, не ждёт.

— Например?

— Помните, Papa рассказывал о храбром капитане Седове, что пробивается к Северному Полюсу?

— Да, помним.

Papa читает нам новости. Дозировано. Те, что не смущают неокрепшие умы, а, напротив, внушают гордость за Любезное Наше Отечество. Одной из новостей был поход Седова, вернее, новостью было отсутствие новостей: от экспедиции давненько не поступало сведений. Никаких.

— Он, его команда в беде. Их нужно выручать. Послать спасательную экспедицию.

— И ты хотел бы в эту экспедицию? — спросила Анастасия.

— Хотел бы, но понимаю, что не для меня экспедиции. Маленький я, таких не берут. И здоровье не позволит. А вот снарядить экспедицию, вернее, дать на это денег — почему нет? Если бы у меня были деньги, конечно.

Мисс Робинсон сидела в сторонке, слушала и улыбалась. То ли своим мыслям, то ли её забавляли взрослые разговоры малыша. А я для нее, как и для остальных взрослых, был малышом. И для сестер тоже, но для них я был малышом умненьким. И страдальцем. Потому «взрослые» обороты их не смущали: они считали, что я подражаю Papa, и всячески это одобряли, я же Наследник.

— И потому я хочу не получить деньги, а заработать. Своим трудом. Если хватило ума заработать, то и потратить ума хватит, решит Papa. Может быть.

— Ты думаешь, что это называется — заработать? — фыркнула Машка, показав на мой рисунок.

— Думаю. Но учтите, это я вам по секрету, — оглянувшись на англичанку и понизив голос, сказал я.

А потом запел:

Имею я пирожных горы

И есть, что есть, и есть, что пить

Но сапоги тачаю споро

Что б тунеядцем не прослыть!

Голосок мой слабый, но в ноты попадаю, слух у цесаревича имеется, не отнимешь.

Сестрички прыснули. Понравилось.

— Откуда это?

И в самом деле, откуда? Интернета, телевидения и радио нет, в театр водят редко, и только девочек, я ещё мал для театра, балаганы вообще исключены, книги и ноты мы получаем только после родительского одобрения, так откуда эта песенка?

— Приснилось, — нашёлся я. — Приснилось, будто пошли мы в театр, а там представление, с песнями и плясками.

— Опера?

— Вроде. Но не всерьёз, а шутейное. Для простонародья.

— Фи, это же низменно!

— Что есть, то есть. Потому нас туда и не водят. Но вот приснилось, что я могу поделать? А если приснилось мне, то это уже не низменно! Мне не могут сниться низменные сны! Я не какой-нибудь Ляпкин-Тяпкин, я великий князь! — закончил я величественно.

И что возразить?

Нечего возразить!

Но вечер тянулся долго, потому что вечер в эту пору начинается рано, часа в три пополудни, в половину четвертого.

И мы продолжили рисование. Сестрички расщедрились, дали мне ещё лист бумаги. Хорошей бумаги. Чтобы такое изобразить? Детское?

Я рос — там — книжным мальчиком. И журнальным. Буквально. Бабушка, мама мамы, тоже была учительницей, и у неё было много книг и журналов. Начиналось всё с «Трех поросят». Бабушка включала радиолу, ставила виниловую пластинку со сказкой, и давала книжку с картинками. Картинки мне очень нравились — большие, красивые, с весёлыми поросятами и злым Серым Волком. И пластинку, и книжку я требовал каждый раз, когда меня приводили к бабушке: папа в забое, мама в школе, меня в детский сад нельзя, а куда? к бабушке, куда же ещё. Так и научился читать.

А когда я научился читать не только про поросят, бабушка стала «прививать хороший вкус». Давать правильные книги. Правильные — в её понимании, в понимании учительницы с полувековым педагогическим стажем. «Мальчик и Жар-птица», «Пашка из Медвежьего лога», «Тимур и его команда», «Кортик» — в таком вот духе.

А ещё я часами рассматривал журналы, «Мурзилку», «Пионер» «Костёр». Их когда-то бабушка выписывала для мамы, а мама обращалась с ними аккуратно, и они все — или почти все — сохранились. Я их рассматривал, особенно картинки. И стал сам рисовать. Ходил в местный Дом Культуры, в изостудию, где мне преподали основы. Потом, после аварии, когда шахта обанкротилась, закрылся и Дом Культуры, городу содержать его стало не по средствам. Но я уже не мог без карандаша и бумаги. Рисовал, тем и избывал гибель отца. Он не был шахтером, он работал на шахте инженером-наладчиком, налаживал всякое оборудование. Оно, оборудование, нередко выходило из строя прямо под землей, там он и налаживал. И в тот день тоже, да.

Отец когда-то выписывал «Технику — Молодежи», и после него осталось десятка три журналов, и я тоже их разглядывал и читал. А потом у мусорного ящика часто находил стопки книг и журналов, находил, и тащил домой. Старые люди умирают, а новым людям старые журналы ни к чему. Всё есть в Интернете!