Белая голубка Кордовы

– Отлично. Теперь помножь на двенадцать месяцев, и хотя бы на двадцать лет – получается тысяча двести инструментов. Где они? Известны – и стоят миллионы – несколько десятков инструментов, и при том, что специалисты не считают Гварнери великим мастером – так себе скрипочки-то…

– Ну и что ты этим хочешь сказать?

– А то, что веками Ватикан вел скрытую рекламную компанию этим скрипкам. Веками! При жизни мастера циркулировали в продаже считанные инструменты. И с тех пор очень редко появляется очередная скрипочка – якобы в комоде нашли, а ту якобы в запасниках провинциального музея… И эти находки сразу идут в продажу по – сам понимаешь, какой цене. Очень экономное расходование бесценной валюты.

Они выпили еще по бокалу вина, перешли на гомеопатов.

Почему бы тебе не попробовать отдать свою астму в их нежные дорогостоящие руки? Моя тетя всю жизнь лечит гомеопатией все, даже свой вздорный характер. И вот – ей восемьдесят лет, она водит автомобиль, пишет стихи на испанском и делает «ласточку»…

Лука расхохотался и по этому поводу рассказал смешной случай со своей покойной мамочкой, которая, перепутав таблетки, полгода принимала отцовы гомеопатические пилюли против воспаления простаты, и что интересно – уверяла, что значительно поздоровела. Затем перескочили на Бассо.

Этот гусь тоже для исцеления насморка ищет непременно какого-нибудь тибетского колдуна, тем более, что его новая пассия – тебя еще не знакомили? – молодой, довольно модный архитектор, насчет таланта… – я воздержусь от высказываний, – так вот, тот увлекается хиллингом, накладывает руки и всякое такое. Якобы вылечил Бассо от мигреней. Кстати, Бассо говорил, что завтра утром вы едете к его родителям, куда-то на ферму под Флоренцией, да? О, нет, я бы с удовольствием присоединился, но в эти несколько паршивых недель сезонного обострения предпочитаю держаться поблизости от своего врача… А вы, ребята, смотрите, за успех пока не пейте, – спугнёте удачу. Хотя у меня есть некая уверенность, что денька через два… Боже, как вспомню твою хладнокровную физиономию и этот индиферентный голос: «Немного, монсеньор…». Кстати, когда у тебя обратный билет?

В этот миг Кордовин вспомнил, почему при виде кардинала в памяти всплыла щелястая стена их нужника и большой блестящий гвоздь, на который тетя Лида насаживала самую разную литературу – она не вдавалась в содержание, поэтому с легкостью пустила «под нужду» толстенный том «Трех мушкетеров», неосмотрительно оставленный Захаром на террасе. И он потом долго оплакивал любимую, наизусть заученную книгу, снимая с гвоздя по листку и читая что-нибудь вроде: «змеиная улыбка скользнула по губам кардинала…». И плыли перед глазами в оранжевом сумраке нужника алмазные подвески королевы, и вилась шелковая пыль в солнечной щели, и жужжали, поблескивая перламутровыми спинками, зеленые мухи, и всегда, всегда он был на стороне королевы, а не кардинала!

– Слушай, – задумчиво проговорил Кордовин, – а этот гребаный святой отец… этот невежа, с кислятиной во всем облике, он…

– …Только, умоляю, не торопись делать выводы, – вставил Лука. – Хотя понимаю, что ты несколько… обескуражен. Он действительно сегодня превзошел самого себя. Однако поверь мне, в Ватикане достаточно приличных и даже в высшей степени интеллигентных людей.

– Не сомневаюсь. Я не о том… Просто мне показалось, что будь его воля, он бы и на порог меня не пустил вместе с моим Греком. И все-таки что-то заставляет его идти на эту сделку чуть ли не против собственного убеждения. В чем же дело?

Лука поддел ножом остаток фарша на тарелке и пробормотал: