К тому же здесь еще не окончательно исстаяла утренняя тень.
Вся гигантская, лучисто расчерченная площадь Ватикана с граненой колонной в центре, с крыши Собора должна напоминать грандиозные солнечные часы.
Вначале Лука предложил встретиться у самой колонны, но Кордовин, прекрасно зная, что явится первым, отпросился от публичной казни солнцем, хотя бы и утренним.
Вот он идет, Лука… чуть прихрамывает: несколько лет назад под ним проломились леса, на которые он забрался проверить ход реставрационных работ над «Страшным судом» Микеланджело в Сикстинской капелле. Жаль, что людей нельзя отреставрировать, словно картины.
Иногда Захару снились такие сны — мол, надо отреставрировать раненое плечо Илана (когда после очередной стычки в очередном Дженине тот отвалялся два месяца в госпитале). И Захар подготавливает инструменты: лампу-лупу пинцет, скальпель и щипцы, электрошпатель и аэрограф, — зная, что вначале должен
Он снял висящую на плече тубу с холстом, вскинул ее привычным движением, как во времена оны свой армейский «узи», и шутливо наставил на приближавшегося Луку.
— Ты, как всегда, раньше всех! — подходя, сказал тот своим смешным фальцетом. — И как всегда, в отличном настроении. Непоколебим.
— Извини. Идиотская привычка: встаю с петухами, и дальше уже некуда себя деть.
(Мягко говоря, кривил душой — за сегодняшнее утро он успел составить точный — поминутный — план на ближайшие два дня, проверил даже расписание работы станции катеров на Голден-Бич и сейчас пребывал в некоторой задумчивости: можно, конечно,
— Заккария, пока мы еще здесь, я хотел бы тебя кое о чем предупредить… — Лука засипел, закашлялся, достал из кармана пиджака патрон ингалятора и дважды с силой вдохнул. Астма, сезонное обострение.
Интересно все-таки: Лука, с его мясистым носом, багровыми щеками гипертоника и водянистыми голубыми глазами, и без того похож на дядю Шайку, но небесному кастеляну, тому, что выдает душам земную одежку, этого показалось мало, и в довершение сходства тот решил сопроводить двух разновременных двойников одним и тем же недугом. Дядя Шайка, помнится, тоже все время сипел и прокашливался.
— Говорю это, зная твою чрезмерную открытость и манеру лепить все, что в голову придет.
Кордовин с серьезным вниманием уставился на собеседника: преданный и скромный ученик,
— Только, умоляю, не разговаривай много, — вставил он заботливо, — а то закашляешься.
— …чрезвычайно важная аудиенция с очень влиятельным лицом. Я прошу тебя никак не реагировать на неприязненные манеры этого человека, он, увы, не блещет воспитанием. Обычным домашним воспитанием, которое дает хорошая мама.
— А у него была мама?
Лука молча возвел глаза к порталу Собора.
— О, прости, — торопливо проговорил Заккария, — я спутал: у вас как раз с папой недоразумения, совсем как у меня, а с мамой, наоборот, все в порядке.
— Помни о главном, — продолжал Лука, бросив взгляд на часы. — Сдержанность и корректность, если мы хотим, чтобы Ватикан приобрел это полотно.
— Значит, Ватикан все-таки покупает картины?
— Ватикан много чего покупает, в том числе и молчание. Известен случай, когда актеру, который играл Христа в паршивой пьеске на Бродвее, заплатили колоссальные деньги только за то, чтоб он ничего не играл более того, что следует по роли. Парень по бедности был согласен и на легкую эротику.
— А что, в Ватикане Христа держат за импотента? Кроме шуток? Это ужасно обидно для моего народа.
— Неисправим, — Лука вздохнул, приобнял Кордовина за плечо и повлек к порталу Страшного суда. — Кстати, должен сделать комплимент твоему реставратору: работа выше всяческих похвал. Честно говоря, я опасался, что…
Неподвижный гвардеец молча скосил глаза на предъявленное Лукой удостоверение, и сквозь грандиозное нутро прохладного Собора они вышли —
— Нам сюда, — пояснил Лука. — Погоди, не так быстро… Есть еще минут пять.
— Что за контора?
— Дворец инквизиции.
— Вот те на. Я не застряну там дольше, чем хотелось бы?