Таня вернулась на свое место, Мазур присел напротив. Буквально через полминуты объявился гарсон с подносом, поставил на столик крохотную чашечку кофе и не менее крохотную рюмку, где янтарной жидкости наличествовало не более двадцати граммов. И отошел с таким видом, словно Мазур заказывал рябчика с трюфелями. Гримасы капитализма, растленный буржуазный мир, и все такое прочее, вот только никто тут и вида не покажет, что удручен столь скромным заказом, с которым ты можешь сидеть часами, а вот на далекой родине любой официант непременно вызверился бы, ничуть этого не скрывая…
— Задерните штору, — тихо попросила Таня.
Мазур встал, задернул легкую штору из того же материала в бело-синюю клетку. Присмотрелся. Перед девушкой стояли стопочкой три блюдечка (именно так удобства ради здесь на старый французский манер ведут счет поданным бокалам), и тут же четвертое, с высоким бокалом белого вина.
Перехватив его взгляд, Таня через силу улыбнулась, сказала почти спокойно:
— Я сидела и размышляла… Подумала, наконец, что нужно позвонить вам, мне просто не к кому больше обратиться…
— Польщен, — кратко ответил Мазур.
— Вы должны разбираться в таких делах, как-никак вы офицер и охраняете президента… Вы никогда не уточняли крут своих обязанностей, но я видела по телевизору, как вы шли с автоматом, в охране президента, на открытии бассейна…
Мазур с неудовольствием подумал, что его скромная персона благодаря чертову «ящику» начинает пользоваться в столице совершенно ненужной популярностью. Но куда денешься от телекамер…
— Что случилось? — спросил он. — Возьмите себя в руки, Татьяна Илларионовна, все обойдется…
— Хотелось бы верить… — она отпила из бокала, со звоном его отставила. — Я не сомневаюсь, вы что-нибудь придумаете… Мне не померещилось, если бы дело только было во мне, но ведь Жером…
— Кто это? — спросил Мазур.
— Наш швейцар. Он, собственно, первым и обратил внимание…
— Татьяна Илларионовна, — сказал Мазур напористо и убедительно. — Давайте по порядку, хорошо? И, по возможности, без эмоций. Что, кто, как, почему…
— Они появились в магазине четыре дня назад, — сказала Таня, неотрывно глядя на него испуганными глазами. — Белый и негр, оба одеты прилично, ничуть не похожи на бедняков. Жером… он раньше служил в полиции, не в тайной, правда, в криминальной, но очень долго, у него даже есть две медали… В первый день он не встревожился, но на второй пришел ко мне, я стала приглядываться, сама убедилась, что тут неладно… Они каждый раз покупают всякую мелочь, дешевую и неинтересную, причем нисколечко не разбираются в антиквариате, я с самым невинным видом задала несколько вопросов, из которых понимающему человеку все сразу станет ясно… Они явно не стремятся купить красивые сувениры, просто для отвода глаз покупают разную мелочь, какая попадется на глаза…
— Почему — для отвода глаз?
— Потому что Жером сразу подметил, они держатся так, словно их интересует не антиквариат, — она бледно улыбнулась, — и даже не я, а располагающееся прямо напротив Министерство недр… которое завтра торжественно будет открывать президент. Картина всякий раз одна и та же: один из них, то черный, то белый, подолгу осматривает витрины, а другой торчит у окна, смотрит наружу… окна магазина выходят на министерство, в первую очередь на него, туда они и смотрят… Жером уверен, что это не грабители, те, он утверждает, вели бы себя совершенно иначе, если бы пришли на разведку, — они в первую очередь присматривались бы к магазину, высматривали сигнализацию, запоры… Кирилл Степанович, я своими глазами видела, как они попеременно наблюдают даже не за улицей, за министерством… Жером говорит, его старых сослуживцев в криминальной полиции уже не осталось, да и не туда нужно обращаться… Но тайной полиции он опасается, как многие, особенно старики… Мы посовещались, и я решила позвонить вам, больше просто не на кого рассчитывать в таком деле. Можно, конечно, сказать, что нам все почудилось, но, говорю вам, они ведут себя странно…