Белая гвардия

– Тише, Марья Францевна, тише, голубчик… Ради бога… Услышат… Воля божья… – лепетала толстая.

Мать Най-Турса валилась навзничь и кричала:

– Четыре года! Четыре года! Я жду, все жду… Жду! – Тут молодая из-за плеча Николки бросилась к матери и подхватила ее. Николке нужно было бы помочь, но он неожиданно бурно и неудержимо зарыдал и не мог остановиться.

Окна завешаны шторами, в гостиной полумрак и полное молчание, в котором отвратительно пахнет лекарством…

Молчание нарушила наконец молодая – эта самая сестра. Она повернулась от окна и подошла к Николке. Николка поднялся с кресла, все еще держа в руках фуражку, с которой не мог разделаться в этих ужасных обстоятельствах. Сестра поправила машинально завиток черных волос, дернула ртом и спросила:

– Как же он умер?

– Он умер, – ответил Николка самым своим лучшим голосом, – он умер, знаете ли, как герой… Настоящий герой… Всех юнкеров вовремя прогнал, в самый последний момент, а сам, – Николка, рассказывая, плакал, – а сам их прикрыл огнем. И меня чуть-чуть не убили вместе с ним. Мы попали под пулеметный огонь, – Николка и плакал и рассказывал в одно время, – мы… только двое остались, и он меня гнал и ругал и стрелял из пулемета… Со всех сторон наехала конница, потому что нас посадили в западню. Положительно, со всех сторон.

– А вдруг его только ранили?

– Нет, – твердо ответил Николка и грязным платком стал вытирать глаза и нос и рот, – нет, его убили. Я сам его ощупывал. В голову попала пуля и в грудь.

Еще больше потемнело, из соседней комнаты не доносилось ни звука, потому что Мария Францевна умолкла, а в гостиной, тесно сойдясь, шептались трое: сестра Ная – Ирина, та толстая в пенсне – хозяйка квартиры Лидия Павловна, как узнал Николка, и сам Николка.

– У меня с собой денег нет, – шептал Николка, – если нужно, я сейчас сбегаю за деньгами, и тогда поедем.

– Я денег дам сейчас, – гудела Лидия Павловна, – деньги-то это пустяки, только вы, ради бога, добейтесь там. Ирина, ей ни слова не говори, где и что… Я прямо и не знаю, что и делать…

– Я с ним поеду, – шептала Ирина, – и мы добьемся. Вы скажете, что он лежит в казармах и что нужно разрешение, чтобы его видеть.

– Ну, ну… Это хорошо… хорошо…

Толстая – тотчас засеменила в соседнюю комнату, и оттуда послышался ее голос, шепчущий, убеждающий:

– Мария Францевна, ну, лежите, ради Христа… Они сейчас поедут и все узнают. Это юнкер сообщил, что он в казармах лежит.

– На нарах?.. – спросил звонкий и, как показалось опять Николке, ненавистный голос.

– Что вы, Марья Францевна, в часовне он, в часовне…

– Может, лежит на перекрестке, собаки его грызут.

– Ах, Марья Францевна, ну, что вы говорите… Лежите спокойно, умоляю вас…

– Мама стала совсем ненормальной за эти три дня… – зашептала сестра Ная и опять отбросила непокорную прядь волос и посмотрела далеко куда-то за Николку, – а впрочем, теперь все вздор.

– Я поеду с ними, – раздалось из соседней комнаты…

Сестра моментально встрепенулась и побежала.

– Мама, мама, ты не поедешь. Ты не поедешь. Юнкер отказывается хлопотать, если ты поедешь. Его могут арестовать. Лежи, лежи, я тебя прошу…

– Ну, Ирина, Ирина, Ирина, Ирина, – раздалось из соседней комнаты, – убили, убили его, а ты что ж? Что же?.. Ты, Ирина… Что я буду делать теперь, когда Феликса убили? Убили… И лежит на снегу… Думаешь ли ты… – Опять началось рыдание, и заскрипела кровать, и послышался голос хозяйки:

– Ну, Марья Францевна, ну, бедная, ну, терпите, терпите…

– Ах, господи, господи, – сказала молодая и быстро пробежала через гостиную. Николка, чувствуя ужас и отчаяние, подумал в смятении: «А как не найдем, что тогда?»

У самых ужасных дверей, где, несмотря на мороз, чувствовался уже страшный тяжелый запах, Николка остановился и сказал:

– Вы, может быть, посидите здесь… А… А то там такой запах, что, может быть, вам плохо будет.

Ирина посмотрела на зеленую дверь, потом на Николку и ответила:

– Нет, я с вами пойду.

Николка потянул за ручку тяжелую дверь, и они вошли. Вначале было темно. Потом замелькали бесконечные ряды вешалок пустых. Вверху висела тусклая лампа.

Николка тревожно обернулся на свою спутницу, но та – ничего – шла рядом с ним, и только лицо ее было бледно, а брови она нахмурила. Так нахмурила, что напомнила Николке Най-Турса, впрочем, сходство мимолетное – у Ная было железное лицо, простое и мужественное, а эта – красавица, и не такая, как русская, а, пожалуй, иностранка. Изумительная, замечательная девушка.