Белая как молоко, красная как кровь

У меня забирают немало крови. Она намного темнее, чем я думал. Тёмно-красная и густая, как моя любовь к Беатриче. При виде крови, вытекающей из моей руки, у меня кружится голова и на какой-то миг кажется, будто вот-вот потеряю сознание, — но выдерживаю, всё обходится. Кровь, как любовь, заставляет терять голову, но и даёт тебе силы сделать больше, чем можешь… Мне кажется, я отдал жизнь Беатриче, я почти мёртв и бледен, как вампир наоборот: я не высасывал кровь, а отдал её ради жизни.

Папа ведёт меня завтракать.

— Ты бледен, как пенка на твоём капучино. Возьму тебе ещё трубочку. Какую хочешь?

— Что за вопрос, с шоколадом.

Папа идёт к прилавку и покупает огромную трубочку с шоколадной пастой «Нутелла». Снова садится напротив меня и улыбается, как умеет только по утрам. Вечером после целого дня работы он слишком усталый.

— Болит? — спрашивает он, указывая на руку, из которой брали кровь.

— Жжёт немного, но ничего.

— Расскажи мне об этой девочке, как её зовут… Анджелико?

Я всегда говорил, что в нашей семье память — слабое место.

— Беатриче, папа, её зовут Беатриче, как ту, которую любил Данте.

— Эта девочка дорога тебе?

Мне не хочется говорить с ним о Беатриче, и я перевожу разговор в другое русло.

— А тебе кто дорог?

— Мама.

— Когда ты это понял?

— Когда увидел её первый раз, на пароходе, в круизе, который родители подарили мне после окончания школы.

У неё была какая-то особая манера, улыбаясь, склонять голову, убирать длинные волосы с лица…

Папа словно мечтает, будто видит внутренним взором прошлое, похожее на начало романтического фильма, из тех, какие я терпеть не могу.

— А потом?

— Потом я подошёл и спросил: «Вы тоже путешествуете на этом пароходе, синьорина?» Лишь бы что-то спросить, понимая, что вопрос, по сути, бессмысленный, более того, просто глупый, поскольку я видел её впервые в жизни.

— И она?

— Улыбнулась, огляделась и, притворившись, будто кого-то ищет, ответила: «Похоже, это так»… и рассмеялась.

— А потом что было?

— Потом мы говорили, говорили, говорили.

— В твоё время вы только говорить и умели.

— Эй, малыш, что за неуважение к собственному отцу!

— И о чём же вы говорили?

— О звёздах.

— О звёздах? И она тебя слушала?

— Да, я тогда очень увлекался астрономией, купил первый свой телескоп, когда учился в лицее, и умел находить созвездия на небосводе. И рассказывал ей разные истории про звёзды. Той прохладной и ясной ночью они видны были с палубы без всякого телескопа. И в отличие от других девушек, она слушала и расспрашивала.

Он умолкает, словно закончилась первая часть его романтического фильма. И я возвращаю папу к действительности.

— А потом?

Он вздыхает и вдруг, потирая щёку и прикрывая лицо, говорит:

— Потом я подарил ей звезду.

— Что ты сделал?

— Подарил ей Сириус — самую яркую звезду в эту безлунную ночь. Это единственная звезда, которая всегда видна с любого места на Земле и от света которой в безлунную ночь люди и предметы отбрасывают тень. Мы с твоей мамой обменялись обещаниями, что каждый вечер, где бы ни оказались, будем смотреть на эту звезду и думать друг о друге.

Я расхохотался. Папа, который дарит маме… Я похлопал его по плечу:

— Какой же, однако, ты у меня романтик… А мама?

— Она улыбнулась.

— А ты?

— Я отдал бы всё на свете, лишь бы такая девушка навечно осталась в моей жизни, а не только на том пароходе.

Папа молчит. Видимо, ему больше нечего сказать. И мне кажется, что он вот-вот покраснеет. Он прижимает салфетку к губам, прикрывая лицо, потом смотрит на меня и говорит:

— Я горжусь твоим поступком, Лео.

У меня вдруг словно прочистило заложенные уши.

— Думаю, сегодня ты начал взрослеть: ты сделал то, что никто не подсказывал тебе и что решил сам. Это твой выбор.

Молчу, а потом пользуюсь случаем:

— Тогда можно выберу ещё одну трубочку?

Папа кивает в знак согласия и улыбается:

— Ты весь в своего отца…

Целый век уже не проводил я столько времени с отцом. «Я горжусь тобой» — лозунг сегодняшнего дня. Что касается остального — отдыхаю. Нужно восстановить силы. Очень устал, но и очень счастлив.

Я больше не видел Беатриче. Теперь она уже не в больнице, а дома. Прошла первый курс химиотерапии. Нечто вроде антибиотика против опухоли. Уверен, ей поможет. Беатриче сильная: молодая и красивая, она выдержит. Хотелось бы навестить её, но Сильвия говорит, что Беатриче никого не хочет видеть. Очень ослабела, натерпелась за время болезни и ни с кем не хочет говорить. Я, однако, был бы рад повидать её. Так или иначе, теперь у неё будет моя кровь, это значит, буду ближе к ней. Изнутри. Буду с нею. Мы как бы соединимся. Надеюсь, моя кровь поможет ей поправиться.

Чувствую себя счастливым и усталым. Такова любовь.

— Да что с тобой! Шевелись, наконец! Всё время бьёшь мимо…

Я невероятно устал. Не следовало играть после сдачи крови. Медсестра предупредила, что мне нужно спокойно лежать. Я не сказал, что иду играть в футбол, — я же не мог отказаться. А теперь у меня перехватывает дыхание. Мы сравняли счёт: два-два. Но я упустил скандальное число голевых моментов, хуже Яквинты [18]в его самые худшие дни.

— Ты бледный, как Мёртвая…