Белая как молоко, красная как кровь

Я не верю в реинкарнацию, не верю, что был кем-то в какой-то другой жизни. Но если бы мне предстояло выбрать, я предпочёл бы оказаться не растением, а животным — львом, тигром, скорпионом… Конечно, реинкарнация это проблема, но слишком сложная, чтобы сейчас думать о ней, — и потом, я не припоминаю себя львом, хоть у меня и осталась грива, а львиную мощь я просто очень даже хорошо ощущаю всем своим существом. Вот почему, наверное, я всё же был львом, и поэтому меня зовут Лео, что по-латыни значит «лев». Leo Rugens: «лев рычащий».

Так или иначе, сейчас я в третьем классе классического лицея. Без особых осложнений сдал экзамены за первый и второй, правда, в первом у меня была переэкзаменовка по греческому и математике, а во втором только по греческому. Этот язык — такая школьная хрень. Горькая и полезная лишь для работы желудка, то есть заниматься ею можно только в день опроса…

Но виновата оказалась Массарони. Самая дотошная и безжалостная учила в школе. Носит шубу из собачьей шкуры — вечно только в ней ходит. У неё два способа одеваться: шуба на собачьем меху зимой, осенью и весной, а летом — шуба на летнем собачьем меху. И как только Массарони может так жить? Наверное, была собакой в прошлой жизни? Мне нравится придумывать прежние жизни людям, это помогает понять их характер.

Беатриче, например, была в своей прошлой жизни звездой. Да, потому что звёзды ослепительно сияют, когда смотришь на них издалека, с расстояния в миллионы световых лет. Звезда — это сгусток раскалённой и яркой красной материи. И Беатриче именно такая. Смотришь на неё с расстояния сто метров, и она так и сияет своими огненными волосами. Кто знает, смогу ли я когда-нибудь поцеловать её. Кстати, скоро её день рождения. Может, пригласит на праздник? Сегодня после школы пойду на остановку у школы и увижу Беатриче. Она подобна красному вину — опьяняет. Я люблю Беатриче.

Когда после уроков у тебя игра, больше ни на что времени не остаётся. Нужно мысленно подготовиться к предстоящему состязанию и спокойно пережить это волнение. Сейчас важно каждое движение, и каждое движение должно быть точным. Больше всего люблю надевать гетры, которые плотно облегают ногу и похожи на древние доспехи, на ножные латы средневековых рыцарей.

Сегодня наш противник — второй «В». Папенькины сынки. Мы должны сделать их. Пираты против замухрышек. Исход понятен, но число павших пока не известно. Мы уложим как можно больше. С истинным наслаждением ощущаю всем своим телом синтетическую траву на поле третьего поколения.

И вот мы блистаем этим осенним, но ещё тёплым днём в наших красных футболках с черепом на груди и надписью «Пираты». Мы тут все: Ник, Чуб, Штанга и Губка; последний не просто вратарь, а настоящая бронированная дверь. Мы держимся отлично. А те — прыщавые ребята, и на парней-то не походят, просто недотёпы какие-то. Они даже понять не успели, с кем имеют дело, как мы уже забили им два гола. Первый мяч отправил в ворота Ник, а второй — я. Мы с ним настоящие пираты штрафной площадки. Каждый из нас даже с закрытыми глазами всегда знает, где находится другой, всё чувствует спиной к спине, как брат брата. Ликуя после своего удачного удара, замечаю Сильвию, которая сидит на краю поля вместе с подругами. Тут Эрика-которая-пишется-через-Каппу, Электра, Штанга, Эли, Франческа и Барби. Все о чём-то болтают. Как всегда. Игра нисколько не интересует девчонок. Только Сильвия аплодирует моему голу. И я шлю ей воздушный поцелуй, как делают великие футболисты, когда благодарят публику. Когда-нибудь Беатриче пошлёт мне с трибуны такой поцелуй. Я посвящу ей мой самый красивый гол и подбегу к зрителям, чтобы все увидели мою футболку с надписью I belong to Beatrice[9].

Умер муж Арджентьери. Мы её больше не увидим: она решила раньше срока покинуть школу. Арджентьери убита. Конечно, рядом дети, но муж оставался смыслом её жизни, потому что его давно уже перестали составлять история и философия. Теперь с нами будет Мечтатель. Замещающие учителя определённо накликают беду… лишь бы получить работу, вынуждают умирать мужей несчастных преподавательниц.

Как бы там ни было, мы должны пойти на похороны мужа Арджентьери, а я понятия не имею, как всё это происходит. Не знаю, как одеться. Сильвия, единственная женщина, которой я доверяю в вопросах стиля, говорит, что мне следует надеть что-нибудь тёмное, вроде синей футболки или рубашки. И джинсы подойдут, поскольку брюк у меня нет. В церкви полно школьного народа. Сажусь на последнюю скамью, потому что не знаю даже, когда нужно стоять, а когда сидеть. И потом — что делать, если встречу училу? Что говорят в таких случаях? Слово соболезнование — так произносится? — кажется мне каким-то грубым. Лучше остаться в тени, смешиваюсь с толпой: невидимый и незаметный.

Панихиду служит священник, он же мой учила религии: Гэндальф, тощий, низенький. Из-за миллиона мелких, подвижных морщинок на лице все в школе зовут его Гэндальфом, как волшебника из «Властелина колец».