Белая карта

Школьная истина о том, что «атом неисчерпаем до бесконечности», воплотилась для меня в этом человеке – Андрее Леонидовиче Ларионове, с его загадочной профессией – «хранителя корабельного фонда» *, с его воистину неисчерпаемой родословной. Продолжатель, старого моряцкого корня, женатый на племяннице «иртышского затворника», последнего гардемарина Пышнова, оказывается, приходился по материнской линии и племянником Федору Андреевичу Матисену, командиру толлевской шхуны «Заря», соплавателю Колчака и даже его командиру по корабельной службе в тех самых первых арктических плаваниях нашего века.

Рассказывая об этом, Ларионов не преминул извлечь один из бесчисленных своих фотоальбомов, и я увидел Колчака таким, каким вряд ли его кто видел, кроме товарищей по походу да обладателя редкого снимка. Попадись этот портрет в тридцатые годы следователю НКВД, уж тот бы точно не заподозрил в этом чернобородом полярнике, облаченном в меховые одежды, будущего Верховного правителя России.

СТАРОЕ ФОТО. В самом деле, трудно узнать в этом джек лондоновском первопроходце адмирала Колчака, знакомого нам лишь по последним сибирским снимкам: усталый адмирал с тяжелым взглядом. Меховой капюшон обрамляет красивое, мужественное лицо, взгляд отрешенный, мягкий, чуть мечтательный и все же твердый.

Еще не пролегли по этому лбу жесткие складки жестоких забот и решений, морщины гнева и отчаяния, еще не обтянуты скулы злой тоской безнадежности, а свет в глазах не выели дымы Порт-Артура, Ирбен, Зонгул-дака, Уфы и Омска…

На втором снимке Колчак сидит в кают-компании «Зари». И опять же никто не узнает в нем будущей грозы самураев микадо и крестоносцев кайзера, янычар султана и красных комиссаров. Сидит некий молодой коротко стриженный человек, врастая черной бородой в полярный свитер. Современное лицо– ни дать, ни взять – молодой физик из Новосибирского академго-родка.

Кохтла-Ярве. 1991 год

Я приехал в «столицу сланца» из Таллинна на автобусе.

Здесь, на задворках городского тепличного хозяйства, в заброшенном родовом имении, в уголке старинного парка, чернеет осколок Земли Санникова – гранитная глыба символической могилы барона Эдуарда Васильевича Толля.

Земля Санникова… Ее искали парусники и ледоколы – «Седов», «Фрам», «Мод», «Таймыр» и «Вайгач», «Садко», «Ермак» и даже «Иосиф Сталин»… Вплоть до 1954 года.

ОРАКУЛ-2000:

Николай Николаевич Коломейцов остался верен себе и флотскому Уставу. После неудачного для него плавания на «Заре», он, как и Колчак, как и Матисен, как и боцман Бегичев отправился на русско-японскую войну. В Цусимском сражении командовал миноносцем «Буйный», именно ему выпала отчаянная миссия снимать тяжело раненного флагмана Рожественского вместе со штабом с эскадренного броненосца «Суворов»…

Старый холостяк Коломейцов женился аж в 42 года на Нине Дмитриевне Набоковой на родной тетке Владимира Набокова, ставшего известным писателем.

Контр-адмиральский чин он получил раньше, чем Колчак – в 1913 году. Однако бывший его соплаватель и вахтенный офицер все же обогнал его в чинах, получив на год раньше второго орла на адмиральские погоны. Коломейцов стал вице-адмиралом всего за две недели до октябрьского переворота.

Он четко шел по строевой линии: после «Зари» командовал ледоколом «Ермак», в Цусиму ушел командиром миноносца «Буйный», потом служил старшим офицером на линкоре «Андрей Первозванный»… Колчак привлек его к строительству парохода ледокольного типа «Таймыр», того самого на долю которого все-таки выпадет открытие подобное так и ненайденной «земли Санникова», то бишь Земли Императора Николая II (Северной Земли).

Перед первой мировой командовал линкором «Слава».

После 17-го был арестован большевиками и заключен в Петропавловскую крепость. В конце 1918 года бежал в Финляндию по льду Финского залива, благо пригодился полярный опыт. У белых на Черном море возглавлял группу ледоколов.

Эмигрировал во Францию, где в 1944 году трагически закончил свой жизнененный путь. Тем не менее, Николай Николаевич намного пережил своих соплавателей по «Заре». Если бы не американский грузовик, который сбил 77-летнего старика в только что освобожденном от немцев Париже, возможно, он разменял бы и девятый десяток. Говорят, он возвращался с похорон любимой жены, и убитый горем не расслышал шума мотора. Его погребли на Сент Женевьев де Буа.

Лишь ему одному из офицеров «Зари» довелось лечь под могильным крестом. Другим же – барону Толлю, астроному Зеебергу, лейтенантам Матиссену, Колчаку – эпитафией стала строчка из песни «Варяг» – «не скажет ни камень, ни крест где легли во славу мы русского флага…»