Белая кобра

Так ещё кадровики посмотрят в мою голую, как пустыня Сахара, трудовую книжку, в которой кроме службы в армии да работы вышибалой ничего не записано, да по нашим бесшабашным временам рыночных отношений решат, что диплом я купил по случаю, в каком-то из переходов московского метрополитена.

Я походил из угла в угол по пустой квартире, понял, что для одиночества трех комнат явно многовато, и пошел к живущей в доме напротив Маше.

Маша была особым случаем в моей биографии. Она заметила меня ещё в школе, училась она тогда двумя классами младше. И с тех пор буквально не давала прохода.

Она всегда и повсюду увязывалась за мной, ходила на все соревнования, в которых я участвовал, всеми правдами и неправдами пробиралась на школьные вечера старшеклассников. Ужасно ревновала ко всем моим одноклассницам, а позже сокурсницам.

Какое-то время у нас были с ней близкие отношения, но позже я ушел в армию, а после армии меня повело не по той дорожке. Когда я стал работать в кабаке, а потом в казино, Маша тихо и незаметно исчезла из моей жизни. Но я знал, что она всегда ждет меня.

Вот почему я, почувствовавший отчаянное одиночество, образовавшееся вокруг меня за те несколько лет, что я воевал, вернувшись с войны, пошел прямиком к Маше.

Пришел я и прямо с порога, даже не заходя в квартиру, предложил оформить в загсе наши давние отношения, на что она с радостью в глазах согласилась.

Радость в её глазах была яркой, но недолгой. Радости наш брак не принес ни мне, ни ей, вопреки нашим большим ожиданиям. Возможно, мы оба ждали слишком многого.

Мы с Машей развелись через пять месяцев.

По ночам я воевал, кричал, отчаянно ругался, шел в атаку, а днем стал пить. Работу я не находил, чувствовал себя от этого полным идиотом, нервничал, в свои тридцать три года ничего полезного толком не умея. Я имел на руках никому не нужный диплом о высшем образовании, стаж сомнительной работы вышибалой, и четыре года тяжелой и грязной войны.

У меня наступил разлад с жизнью. Она шла вперед, отсчитывая годы, а я покорно шел назад, так до сих пор никем и не став.

Короче, я начал крепко пить. Удовольствие это по нашим временам не из дешевых, так что деньги, заработанные на войне, и на которые я собирался прожить до тех пор, пока не подыщу подходящую работу, растаяли как дым, и я стал потихоньку продавать из дома вещи, книги, из тех, что ещё пользовались спросом.

Стал подрабатывать где попало, уже не выбирая, не гнушаясь никакой, самой черной и грязной работой, и стал приводить домой кого попало, тоже никем не гнушаясь. Даже присутствие в доме молодой жены меня не останавливало.

Насмотревшись на все это, Маша сказала, что она могла меня ждать из армии, могла ждать меня четыре года с войны. И что она готова, если будет нужно, ждать ещё столько же, но ждать меня каждый вечер, не зная, в каком я приду виде и с кем, она не хочет. Потому что каждый вечер к ней приходит другой человек, а не её муж — Костя Голубев.

Вот так мы и разошлись.

Она сказала, что если я захочу, то легко найду её, но сначала я должен выиграть войну с самим собой. А она будет ждать меня с этой войны сколько угодно. Еще она сказала, что всегда готова мне помочь, но я сам не хочу этого, а просто вот так смотреть изо дня в день на то, как я погибаю у неё на глазах, она не желает. И что я знаю, где её найти, она будет жить все там же, в доме напротив. И она ушла…

Глава третья

Вот такие были у меня дела житейские, когда мне позвонил Сережка Брагин, и мы отправились отмечать десятилетие окончания нашей альма матер, незабвенной «бауманки», под Рязань, в уютный деревенский домик, умело и со вкусом переделанный под дачу, которая принадлежала невесте моего друга и бывшего сокурсника Лешки Волгина, красавице восточного типа, черноволосой Гале, очень правильно, но не очень уверенно говорившей по-русски.

Она была дочерью эмигрантов шестидесятых, выходцев из Средней Азии, которым удалось получить в те годы приглашение на жительство в Израиль, как бухарским евреям, к которым они на самом деле никакого отношения не имели. Впрочем, в Израиль её прагматичные родители тоже не рвались, а получив с большим трудом разрешение на выезд, ухитрились осесть сначала в бывшей в те времена столицей хиппи, Голландии, а после перебраться в Штаты, так что Галя выросла уже в Штатах, а дача и квартира в Москве достались ей по наследству от бабушки, которая не поехала за границы, а осталась умереть в России.

Впрочем, с этим делом бабушка не торопилась, оказалась на удивление крепкой, прожила долго, дожила до перестройки, о чем, возможно, пожалела, но вытерпела и это, и умерла только в прошлом году.

По поводу Лешки слухи оказались более чем обоснованными, он действительно уехал за границу, в Штаты, сначала на два года по контракту, в порядке модного тогда, в начальные времена перестройки, бурного обмена специалистами. Потом ему предложили продлить контракт, даже назначили начальником отдела, и он остался, получил вид на жительство, а недавно получил и гражданство, и приехал сюда, в Россию, всего на две недели.