Белая колоннада

Накатова велела шоферу ехать скорей и достала флакончик с солью.

В эту минуту в глубине двора какого-то низенького деревянного дома она увидела высокую, великолепную белую колоннаду с широкой лестницей, ведущей к ней.

Все это промелькнуло так быстро за окном, что Накатова только успела подумать: «Что это за здание?»

Софья Ивановна, задыхаясь, беспомощно лежала на плече племянницы.

В первую минуту Екатерина Антоновна растерялась, но потом сообразила, что ей надо делать.

— Это какая улица? — спросила она шофера.

— Ямская, — ответил он.

— Мы близко от дома?

— Минут десять.

— Поезжайте скорей домой.

Она решила везти тетку к себе и послать за доктором, живущим в том же доме.

Отдавая это приказание, она подумала:

— Белая колоннада на холме, где-то вблизи Ямской… Как это странно.

Но это только промелькнуло в ее голове, и она сейчас же забыла об этом.

Тетушка почти две недели пролежала у Екатерины Антоновны и потом была со всеми предосторожностями перевезена домой. За эти две недели Накатова прямо измучилась. Ей, так не привыкшей к беспокойству и хлопотам, пришлось возиться с больной, заниматься ее делами, принимать родню и чуть не ежедневно ездить на Петербургскую сторону — проведывать попугаев тетушки, оставшихся сиротами.

Когда наконец она осталась одна и, надев просторное, домашнее плюшевое платье, уселась на диван в своем уютном кабинете, она сразу почувствовала, что неодолимо хочет видеть Николая Платоновича.

Поддавшись этому желанию, она встала и, подойдя к письменному столу, решила написать ему записку, но остановилась.

Ей припомнились слова ее приятельницы Варховской, очень бойкой дамы:

— Никогда не пиши мужчине, с которым флиртуешь, записок — даже невинного содержания. Женщина любит изливаться в письмах и всегда на этом попадается.

Но ведь ее письмо будет самое невинное:

«Многоуважаемый (даже не дорогой) Николай Платонович, не придете ли Вы поскучать со мной, если у Вас нет в виду чего-нибудь интереснее»… Нет, нет, это невозможно, вдруг кто-нибудь прочтет подобную записку!

Не написать ли: «У меня будет кое-кто из друзей».

Вот тогда можно, тогда письмо теряет смысл приглашения на свидание… Ну а потом? Он придет и увидит, что она одна, поймет, в чем дело… Она делает первый шаг? Никогда она его не сделает!

Приходится отказаться от желания видеть его.

Она отошла от стола и опять уселась на диван.

Ах, как ей хотелось, чтобы он был тут, рядом с нею, смотрел бы на нее пристальным, ласкающим взглядом…

Было бы так хорошо… Его, казалось, всегда окружала какая-то теплая атмосфера, и словно пахло яблоками.

Не позвонить ли по телефону?.. Спросить?.. Он вчера приезжал с визитом и не застал… В эту минуту затрещал звонок телефона.

Что если он? Нет, он не станет звонить… Она взяла трубку, страшно желая в душе, чтобы это был он.

— Слушаю.

— Это вы, Екатерина Антоновна?

Она сразу узнала его голос и вздрогнула от радости.

— Я два раза заезжал к вам и очень жалел, что не застал вас. Когда вы мне разрешите видеть вас?

— Право, не знаю, — сказала она, стараясь говорить равнодушно, между тем как рука ее, державшая трубку телефона, дрожала от волнения, — я почти весь день провожу у тети… вот разве вечером… Ну хоть сегодня… я не собираюсь выехать.

— О, благодарю вас!

— За что? — спросила она насмешливо.

— За позволение видеть вас.

— Какой вы смешной. Ну приезжайте, только не позже как через полчаса — я сегодня рано лягу спать, — поспешно прибавила она.

Она ложилась поздно, но ей хотелось видеть его скорей, скорей!

— Я выезжаю сию минуту!

Она отошла от телефона с горящими щеками, чувствуя, что сердце ее наполняется каким-то счастливым весельем, и почему-то мелькнула в голове опять высокая, изящная колоннада.

В таком квартале… так странно. Надо посмотреть, что это такое.

Но эта мысль быстро сменилась другой. Она повернула электрическую кнопку и оглядела себя в зеркале.

Она осталась довольна собой.

Екатерину Антоновну никто не назвал бы «хорошенькой», «миленькой», «интересной».

Всякий сказал бы, что она «красива». Она красива немного строгой и холодной красотой. Высока, очень стройна. Все движения ее спокойны и изящны.

Ее темные густые волосы всегда причесаны гладко. Она никогда не позволяла себе в туалете чего-нибудь крикливого и оригинального.

Все в ней было полно каким-то изящным distinction[2].

Ей шел уже тридцать второй год, но ей никто бы не дал больше двадцати шести-двадцати семи лет.

Великолепный цвет лица и некоторая худощавость очень молодили ее.

Сегодня, когда щеки ее пылали, а глаза горели, в зеркале отражалось почти юное лицо.

Кабинет Екатерины Антоновны не походил на дамский, хотя ничем не напоминал мужского кабинета.

Мебель была старинная, карельской березы, с бронзовыми украшениями, крытая штофом; шелковые желтые занавеси без подборов на бронзовых кольцах и акварели в узких рамках на стенах.

Один только мягкий широкий диван нарушал этот строгий стиль. Накатова к этому дивану придвинула было низкий столик. Как хорошо будет посидеть с «ним» тут, на этом диване, пить чай и тихо разговаривать.