Меня уведомили, миледи, что Ваша дочь Елизавета, объявленная незаконной дочерью покойного короля Эдуарда, согрешила против Бога и, нарушив данное ею обещание, опорочила себя преступной связью с собственным дядей, узурпатором Ричардом. Это настолько противоестественно и отвратительно, что даже ангелы небесные потупили свой взор! Разумеется, я тут же дала совет своему сыну Генриху Тюдору, который по праву является королем Англии, незамедлительно расторгнуть свою помолвку с вышеуказанной девицей, уже и без того обесчещенной постановлением парламента, но еще более опозорившей себя этой немыслимой связью. Кстати, я уже почти устроила брак Генриха с одной достойной молодой дамой куда более знатного происхождения, чем Ваша дочь, и куда более праведной христианкой.
Мне, право, очень жаль, что Вы, став вдовой и пребывая в столь униженном положении, вынуждены вновь склонять голову под ударами суровой судьбы и сносить позор Вашей дочери. Я могу лишь заверить, что стану поминать Вас в своих молитвах, как всегда поминаю всех глупцов и тщеславных людей нашего мира.
Остаюсь Вашим другом во Христе и молю Его проявить снисхождение к Вам в Вашем преклонном возрасте, научить Вас истинной мудрости и женскому достоинству.
Меня, как всегда, насмешила помпезность ее стиля, но вскоре смех мой угас, мне отчего-то стало холодно, меня пробрала дрожь, и я поняла: это предчувствие. Леди Маргарита всю жизнь тщетно пыталась добраться до того престола, который я называла своим. И у меня, разумеется, были все основания думать, что и ее сын Генрих Тюдор стремится к власти, упорно именуя себя королем и привлекая под свое крыло всевозможных изгоев, мятежников и недовольных: всех тех, кто не может жить в Англии. Да, Генрих, наверное, будет до самой смерти стремиться к трону Йорков, и, возможно, было бы кстати, если бы ему пришлось воевать за этот трон и его бы убили в сражении — чем раньше, тем лучше.
Ричард, особенно рядом с моей дочерью, может вполне спокойно встретить любую критику и почти наверняка выиграет любую битву, какую бы армию ни привел с собой Генрих. И все же холодное покалывание в ямке под затылком заставляло меня предполагать нечто совсем иное. Я снова взяла в руки письмо леди Маргариты, в каждом слове чувствуя ее, наследницы дома Ланкастеров, железную убежденность в своей правоте. Эта святоша на самом деле прямо-таки лопалась от переполнявшей ее гордости. В течение почти тридцати лет она питала свою душу исключительно собственными честолюбивыми планами. Теперь, пожалуй, мне стоило остерегаться Маргариты, поскольку она решила, что я абсолютно бессильна и ей не нужно больше притворяться моей подругой.
Мне было интересно, кого она теперь прочит в супруги своему Генриху. Я догадывалась, что Маргарита попытается присмотреть ему какую-нибудь наследницу королевской крови, но никто, кроме моей дочери, не смог бы подарить претенденту Тюдору любовь всей Англии и верность дома Йорков. Леди Маргарита может исходить злобой, но это не имеет ни малейшего значения. Все равно, если Генрих хочет править Англией, он будет вынужден заключить союз с Йорками; так или иначе, ему придется иметь с нами дело. И я взялась за перо.