Белая королева

Остальные братья тоже по очереди поцеловали мне руку, а я улыбалась им, по-прежнему находясь в седле, и у меня было такое ощущение, словно все мы вот-вот дружно расхохочемся и станем подшучивать над собственной самонадеянностью.

— Кто бы мог подумать?.. — изумленно промолвил Джон. — Ведь никто и представить не мог!

— Где же король? — осведомилась я, когда наша маленькая процессия двинулась дальше и миновала городские ворота.

Улицы с обеих сторон были забиты народом — и простым людом, и главами гильдий, и купцами, и ремесленниками; отовсюду доносился веселый смех и похвалы моей красоте. Услышав парочку соленых фраз в мой адрес, Энтони вспыхнул и стиснул луку седла рукой в рыцарской перчатке. Заметив это, я положила ладонь ему на запястье.

— Успокойся, — прошептала я. — Ничего страшного, люди любят посмеяться. Их хлебом не корми, дай только кого-нибудь поддеть. Ведь венчание действительно было тайным, мы не можем этого отрицать, значит, придется как-то пережить подобные шутки. Кстати, ты не поможешь делу своей оскорбленной физиономией.

Энтони тут же раздвинул губы в омерзительном оскале, явно пытаясь изобразить светскую улыбку, и спросил, стараясь не опускать уголков старательно изогнутых губ:

— Нравится? Это моя придворная улыбка! Я сам ее изобрел и постоянно ею пользуюсь, особенно когда беседую с Уориком или этими юными герцогами, братьями короля.

— На редкость приятная улыбка! — одобрила я, стараясь не расхохотаться. — Боже мой, Энтони! Неужели мы действительно это переживем? Надеюсь, все кончится добром.

— Не только переживем, но и окажемся победителями, — заверил Энтони, сразу став серьезным. — Только нужно держаться вместе.

Мы свернули на главную улицу, и теперь нас окружали наспех сделанные знамена и изображения святых, вывешенные прямо из окон в знак приветствия новой королевы. Мы подъехали к аббатству, и там наконец я увидела моего Эдуарда в окружении придворных и советников; на нем были золотистые одежды и алый плащ, на голове красовалась алая шляпа. Как всегда, он выделялся в толпе, будучи самым высоким и самым красивым. Да, это, несомненно, был настоящий король Англии! Он тоже меня заметил, наши глаза встретились, и у меня сразу же возникло такое ощущение, будто вокруг никого нет, я почувствовала такую легкость, что помахала Эдуарду рукой, словно деревенская девчонка. Он не стал дожидаться, пока я сойду на землю и торжественно проследую к нему по расстеленному ковру. Бросив свою свиту, Эдуард подбежал ко мне, снял с лошади и крепко обнял.

По толпе зевак прокатился довольный рев, раздались аплодисменты, но придворные потрясение молчали, видя, как страсть безнаказанно нарушает протокол.

— Жена моя, — прошептал Эдуард мне на ухо, — моя жена! Боже мой, до чего же мне приятно вновь тебя обнять!

— Ах, Эдуард, — так же тихо произнесла я, — мне было очень страшно!

— Ничего, мы же победили! — сказал он гордо. — Теперь мы всегда будем вместе! И я сделаю тебя королевой Англии!

— А я сделаю тебя счастливым. — Я вспомнила свою клятву, принесенную ему во время венчания. — И буду всегда красивой и веселой — как в супружеской постели, так и у хозяйской плиты.

— К черту плиту! — грубовато заявил Эдуард, и я, спрятав лицо у него на плече, тихонько засмеялась от счастья.

Дальше мне предстояло знакомство с его матерью. Перед обедом Эдуард проводил меня в ее личные покои, поскольку на торжественную встречу, устроенную мне придворными, она так и не явилась. И я совершенно справедливо сочла это первой попыткой королевы-матери меня унизить. Первой из многих. Эдуард расстался со мной у ее дверей, объяснив это тем, что его мать выразила желание побеседовать со своей невесткой наедине.

— И как, по-твоему, она меня примет? — поинтересовалась я, страшно нервничая.

— Ну что она может тебе сделать? — усмехнулся Эдуард.

— Именно это я и хотела бы знать, прежде чем войду туда и окажусь с ней лицом к лицу, — сухо отозвалась я и прошла мимо Эдуарда в услужливо распахнутые слугами двери.

Впрочем, я была не одна: моя мать и три мои сестры тут же проследовали за мной, точно эскорт из только что назначенных фрейлин. Правда, стремились мы туда с той же охотой, с какой ведьмы, осужденные за колдовство, плетутся к дыбе.