Белая королева

Мою коронацию и помазание осуществляли сразу три архиепископа, в том числе Томас Бушер; также там присутствовали настоятель монастыря и сотни две иных священнослужителей; хор в целую тысячу человек пел мне хвалы и призывал Господа благословить меня. За мною следовал целый эскорт из моих родственников; выяснилось, что их у меня сотни. Первыми шли родственники короля, дальше — мои родные сестры и невестка Елизавета Скейлз, после — мои кузины, затем бургундская родня и все остальные, чью родственную связь с нашей семьей способна была проследить разве что моя мать, и наконец — все прочие прекрасные дамы, оказавшиеся способными выцарапать себе рекомендательное письмо. Каждой хотелось быть в числе приглашенных, каждой хотелось занять достойное место при дворе.

Согласно традиции, Эдуарда рядом со мной не было. Он наблюдал за происходящим из-за тонкой перегородки, и мои сыновья находились с ним. Мне не было позволено даже видеть Эдуарда, так что я не могла почерпнуть мужества в его ободряющей улыбке. Я вынуждена была все проделать в полном одиночестве, и тысячи чужих людей следили за каждым моим шагом, за каждым движением. Ничто не должно было затмить этот взлет — мое превращение из нетитулованной особы в королеву Англии, из обычной смертной в почти богиню, вторую после Бога. С короной на голове, помазанная священным миром, я на глазах у всех перерождалась в некое новое существо, стоявшее значительно выше простых смертных, всего лишь на одну ступень ниже ангелов, в правительницу, возлюбленную и избранную небесами. Я все ждала, когда же мое тело охватит сладостное возбуждение, связанное с пониманием того, что Господь выбрал меня на роль королевы Англии, но так ничего и не почувствовала — разве что облегчение, когда торжественная церемония завершилась и за ней последовал пышный пир.

Три тысячи знатных лордов с женами уселись вместе со мной за накрытые столы. Каждая перемена состояла из двух десятков различных блюд. Я сняла корону, чтобы можно было есть спокойно, но каждый раз между переменами снова надевала ее. Все это напоминало чрезвычайно длинный, продолжавшийся много часов сложный танец, шаги и фигуры которого нелегко уяснить. Пытаясь хоть немного заслонить меня от любопытных глаз, так и впивавшихся в меня, графиня Шрусбери и графиня Кент опустились на колени и, пока я ела, держали передо мной вуаль. Из вежливости я пробовала каждое блюдо, но по большому счету толком ничего не съела. Тяжеленная корона давила мне на голову, точно проклятие, у меня даже виски заломило. Я понимала, конечно, что вознеслась на самую высокую ступень в государстве, но мечтала только об одном: поскорее оказаться рядом с мужем в собственной постели.

Был даже момент в течение этого нескончаемого вечера — примерно после десятой перемены блюд, — когда я подумала, что совершила ужасную ошибку и была бы куда счастливее, если б вернулась назад в Графтон, не заключая столь честолюбивого брака и не поднимаясь на вершину королевской власти. Но было уже слишком поздно для подобных сожалений, и, хотя я настолько устала, что даже самые изысканные яства казались мне совершенно безвкусными, я по-прежнему должна была улыбаться, снова и снова надевать тяжеленную корону и отсылать самые лучшие кушанья фаворитам короля.

Первое блюдо было отправлено его братьям: Георгу, молодому золотоволосому герцогу Кларенсу, и самому юному из Йорков двенадцатилетнему Ричарду, герцогу Глостеру. Ричард застенчиво улыбнулся мне и втянул голову в плечи, когда я передала ему жареного павлина. Он удивительным образом отличался от своих братьев: маленький, хрупкий, застенчивый и темноволосый, тогда как оба они, и Эдуард и Георг, были высокие, со светлыми, даже чуть рыжеватыми волосами, очень самоуверенные, исполненные понимания собственной значимости. Мне Ричард сразу понравился, и я подумала, что он наверняка станет хорошим товарищем по играм для моих мальчиков, которые были лишь ненамного его младше.

Торжественный обед завершился тем, что я отбыла в свои покои в сопровождении нескольких десятков аристократов и нескольких сотен священнослужителей. Шла я с достоинством, высоко подняв голову, словно ничуть не устала, ничуть не была ошарашена тем, что со мной произошло, но в душе прекрасно понимала, что стала чем-то большим, чем просто смертная женщина: возможно, полубогиней, а может, феей, волшебницей, такой, как моя праматерь Мелюзина, которая родилась богиней, но стала женщиной. Мелюзине ведь пришлось заключить тяжкий договор с людьми, позволявший ей перемещаться из одного мира в другой. Она поступилась собственной свободой и вольной жизнью в водной стихии, обретя человеческие ноги и вместе с ними способность ходить по земле рядом со своим супругом. Мне оставалось лишь гадать, чем же придется поступиться, чтобы стать королевой.