Белая королева для Наследника костей

Никто не осмелится ему перечить. Воющего, молящего о пощаде толстяк тянутпрочь — расправа будет короткой, смотреть здесь не на что.

— Ты ведь этого хотела? — безразлично спрашивает Раслер.

Киваю, пытаюсь сделать почтительный поклон, но Наследник костей останавливает меня коротким взмахом руки. Не хочу думать, откуда он знает, потому что ответ мне не понравится.

— Я думала, вешать ты прекратил вчера, — отвечаю я, и на этот раз выдерживаю его взгляд.

Он все так же холоден, как будто передо мной всего лишь оболочка, лишенная всего живого. Наверное, он и вправду мертв, как говоря наши жрецы. Живой не сможет год жить среди бесконечных снегов в компании мертвецов. Раслер — смог.

— Я всего лишь избавлял свое государство от порчи будущих бунтов, — отвечает он и на его лице мелькает первая бледная эмоция — непонимание.

— Мы гордый народ, и нужно что-то большее, чем сотня показательных казней, чтобы сломить нашу волю.

Поверить не могу, что я говорю это Наследнику костей — он убивает и за меньшую дерзость. Но меня так воспитали, и даже страх и инстинкт самосохранения не могут заглушить эту вездесущую привычку всегда говорить правду. Я не умею врать, не умею лукавить и даже кокетство мне чуждо. Да и с кем мне было кокетничать? Я рассеянно прикасаюсь к шее, закрытой высоким воротом платья. До сих пор в ушах стоит недовольный шепот собравшихся: «Черное подвенечное платье — это не к добру!». Да, черное, потому что другого у меня не было. Потому что я в трауре по умершему отцу, по разрушенной жизни, потому, что жизнь никогда не баловала меня, но и к такому ее коварному удару я оказалась не готова.

— Я учту твой совет. — Раслер снова скользит по мне потухшим невидящем взглядом, наклоняется к моим губам. — Пора заканчивать этот фарс.

— Да, — зачем-то говорю я, хоть новому Королю Севера не требуется мое одобрение.

Губы Раслера так близко, что мое сердце замирает от страха. Никто и никогда еще не целовал меня. Мой жених Артур вел себя крайне почтенно, как и подобает благородному ярлу, и в дни его визитов мы подолгу ходили в саду, обсуждали погоду и государственные дела.

— Закрой глаза, — шепотом говорит мой новоиспеченный муж. Должно быть, я побледнела и выдала свой страх.

Я упрямо мотаю головой, поднимаю подбородок. Это всего лишь прикосновение его губ к моим — ничего больше. Это поцелуй смерти. У него вкус безысходности, и я утоплю в нем все свои иллюзии и надежды на счастливую жизнь с Артуром.

Он легко касается моих губ своими. Я цепенею, могу думать лишь о том, какими черными выглядят его ресницы на бледных щеках. Мои руки беспомощно висят вдоль тела, пальцы хватаются за плотную ткань юбки, комкают в кулаках.

Его губы теплые, осторожные. Мы друг для друга — два смертельно отточенных кинжала. Только от страха дрожу лишь я. Раслер берет меня за плечи, тянет, чтобы я была хоть чуточку выше — я слишком маленькая для него, слишком «неправильная» северянка. В том месте, где магия мейритов просачивается под ткань моего платья, растекается невыносимая боль. Крик размыкает мои сжатые губы — и Наследник костей тут же берет их в плен. Прихватывает губами сперва одну, поглаживая ее, словно сладость, самым кончиком языка, потому чуть отстраняется, сжимает губами нижнюю. Это почти целомудренно, ничего такого, что я видела, когда подглядывала за нашими слугами, когда те пользовались минутным уединением.

Мои колени дрожат, я почти ломаюсь от накатившей слабости, и лишь руки Раслера не дают мне упасть. Боль под кожей полыхает огнем, в голове не остается ни единой мысли, лишь пульсация, которая раскалывает меня на «до» и «после».

Неожиданно Раслер открывает глаза, и сиреневая дымка стегает меня, словно упрямую кобылицу. Наш церемониальный поцелуй закончен, но мы все так же близко друг к другу, его руки все так же сжимают мои плечи, а дыхание ласкает кожу.

— Ты боишься? — прямо в мои губы шепчет он. Вряд ли в этом любопытстве есть хоть капля сочувствия.

— Нет, это всего лишь поцелуй, — отвечаю я, но сегодня меня предал даже собственный голос. Боюсь ли я Несущего смерть? Это все равно, что целовать могильную плиту: так же неестественно.

Но куда больше я боюсь того, что на миг мне показалось, будто так и должно быть: он и я, в кругу сотни людей, в храме Северного ветра, у алтаря. И даже ожоги от магии мейритов мне необходимы, как воздух.

Я упрямо трясу головой, вырываюсь из его рук. Это морок, это то, что он умеет делать лучше всего: навевает людям нужные ему мысли, заставляет их делать то, что угодно ему. Возможно уже сейчас он манипулирует каждой живой душой в Северных просторах. Но я не поддамся.

— Мне не нужна твоя душа, Белая королева, — обозначает он мой невысказанный страх.

Титул моей матери, который я ношу вопреки всем порядкам наследования, хлещет меня по щекам, словно плеть. Перед глазами стоит образ ее окровавленного тела с неестественно повернутой набок головой, в красных глазах укор: «Ты — не Белая королева, и Логвар придет за тобой».