Белая кошка

Самое жуткое — заталкивать камешки внутрь. Нестерпимо больно, как будто приходится сдирать кожу живьем. Три камня, по одному за каждый год, что я считал себя убийцей. Изо всех сил сдерживая тошноту, заправляю нитку в иголку и накладываю два кошмарных кривых стежка.

Мне надо домой. Заберу Лилу и ударимся вместе в бега. Как можно дальше. В Китай, например: найду там мастера, чтобы превратить ее обратно в девочку. Может, пойдем к Захарову, и я попробую ему все объяснить. Но определенно сегодня вечером.

Разговор с Косой Анни не прояснил главного: кто был тем мастером памяти. Но теперь я знаю точно: надо мной поработали. Наверное, Антон — ведь они что-то явно затевают вместе с Филипом и Барроном. Вроде племянник Захарова специализируется на удаче, но ведь он вполне мог заставить меня так думать. И к Баррону в башку, видимо, залез.

С одобрения Филипа.

Вспенивается перекись водорода. Ничего, пускай кружится голова, пускай руки трясутся. Дело сделано. Никто больше не заставит меня забыть. Ничего и никогда.

Выхожу из машины. Двери сарая распахнуты. Заглядываю внутрь: ни кошек, ни капканов. Никто не таращится на меня из темноты.

Что случилось? Целую минуту стою там как приклеенный, потом бегу в дом. Врываюсь на кухню и кричу деду:

— Где кошки?

Он поднимает глаза от кипы дырявого постельного белья:

— Твой брат позвонил в приют для животных. Они приезжали днем.

— А как же белая кошка? Моя кошка?

— Ты все равно не смог бы ее оставить. Пускай попадет к хорошим людям, которые сумеют о ней позаботиться.

— Как ты мог? Почему ты им позволил? Дед протягивает руку, но я отшатываюсь. Голос дрожит от ярости:

— Который из них? Кто позвонил в приют?

— Не вини его. Он просто хотел как лучше. Кошки устроили в сарае настоящий свинарник.

— Кто?

Старик расстроенно пожимает плечами.

— Филип.

Он все еще что-то говорит, объясняет про котов и про приют, но я уже не слушаю.

Баррон, Маура, мои украденные воспоминания, моя белая кошка. Филип заплатит. За все. И притом с процентами.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ненавижу приюты для животных. Меня тошнит от запахов мочи, экскрементов, собачьей еды и мокрой газетной бумаги. Ненавижу бесконечное подвывание и отчаянный скулеж, доносящиеся из клеток, — ничего не можешь для зверей сделать и чувствуешь вину. Уже в первом приюте мне не по себе. Ее я нахожу только в третьем по счету. Белую кошку.

Сидит и смотрит сквозь прутья, не вопит и не трется о решетку, как другие. Похожа на змею — вот-вот ужалит.

И совсем не похожа на человека.

— Кто ты такая? Лила?

Она подходит ближе и испускает жалобное мяуканье. По спине пробегает дрожь от страха и отвращения.

Кошка не может быть девчонкой.

Меня захлестывают образы из прошлого. Тот последний раз, когда я видел Лилу, чувствовал запах крови, смотрел на мертвое тело и улыбался. Может, все это и колдовство, но воспоминание такое настоящее. Я словно прикидываюсь, вру сам себе, что она жива, что ее можно спасти. Словно схожу с ума.

Но кошка смотрит на меня такими же разными глазами — один голубой, другой зеленый. Пускай я спятил, пускай этого не может быть — я точно знаю: она Лила.

Поворачиваюсь и иду прочь. Лила громко кричит, потом еще раз, но я заставляю себя не обращать внимания. За конторкой полная женщина в футболке с изображением ризеншнауцера рассказывает парнишке, где развесить объявления. У него, кажется, сбежал королевский питон.

— Я хочу забрать белую кошку.

Она протягивает мне стандартную форму: адрес моего ветеринара, сколько лет я живу в этом районе, одобряю ли операцию но удалению когтей. Про ветеринара пропускаю, а в остальных графах пишу подходящие, как мне кажется, ответы: им должно понравиться. Руки трясутся, я как будто отделился от других людей, попал в иной временной поток, совсем как после аварии, в которой погиб отец. Секунды то убыстряются, то замедляются. Нужно забрать кошку и выйти отсюда, сесть где-нибудь в сторонке и переждать, пока все не вернется в норму.

— Это дата рождения?

Регистраторша постукивает по заявлению. Киваю.

— Тебе семнадцать.

Она показывает на самый верх страницы, а там значится большими буквами: «Забирать из приюта животных могут только лица старше восемнадцати лет». Обычно я слежу за подобными мелочами очень внимательно, готовлюсь, просчитываю возможности. Но сейчас только и остается, что тупо пялиться и, как выброшенная на берег рыба, судорожно хватать ртом воздух.

— Но вы не понимаете.

Регистраторша хмурит брови.

— Та кошка — моя. Кто-то по ошибке ее сюда принес, на самом деле она моя.

— Ошейника на ней не было, адреса тоже.

Поймала на вранье, я делано смеюсь.

— Она его постоянно снимает.

— Послушай, парень, кошка бродячая, жила в сарае, привезли всего пару часов назад. Если кто-то ее и кормил, то не очень хорошо.

— Правильно, раньше она жила в сарае, но сейчас она живет со мной.

— Не знаю, в чем тут дело, — качает головой женщина, — но рискну предположить: родители тебе не разрешили ее оставить и отправили сюда. Какая безответственность…

— Да нет.

Что, интересно, она сделает, если рассказать, в чем действительно тут дело? Смех, да и только.