Белая кошка в темной комнате

— Да, парад внушительный! — искренне восхитился Станислав, разглядывая знаки воинской доблести. — Что же Вы, Сергей Николаевич, так один и живете?

Панов вздохнул. Еще минуту назад оживленный взгляд потускнел.

— Так и живу один… — глухо подтвердил старик.

— Сергей Николаевич, о подвигах ветеранов много написано. Меня же больше интересует послевоенная жизнь бывших солдат: как она складывалась для Вас. Психологические аспекты, так сказать. Давайте сначала о своей семье…

Панов вздрогнул и еще более сник. Широков начал ругать себя, что оказался в ложной ситуации. «Надо сразу было представиться и не наводить тень на плетень. Корреспондент нашелся…» — укорил он самого себя.

Между тем старик выпил залпом стакан, не закусывая, и с ожесточенностью произнес:

— Как жизнь складывалась? Проблемы, говоришь? Были они, конечно. И жизнь у всех нас по-разному складывалась. Кто в князья вышел, кто в грязи по сей день барахтается, как я. Ты, корреспондент, думаешь, слабак я? Тряпка, да?

Взгляд стал тяжелым. Панов уставился куда-то в пространство и продолжал:

— Отвоевал я с первого и до последнего дня. Чуток лет еще в Германии прослужил. Вернулся домой орлом, а тут — бац! В родственники холуя фрицевского зачислили. Муженек-то сестры моей единокровной Анны при немцах в управе ихней работал. Его органы потом посадили, а пятно на всю семью легло. Проверки всякие начались, подозрения — тяжко было! А тут еще в пятидесятом племянничек Ефимка бандитом стал. Что называется — яблоко от яблони… Свой род совсем опозорил. Ну, с Анной я вдрызг разругался: ее вина была и в муже и в сыне — так считаю. Сама крохоборкой была, мужа с пути сбила и сынка такого же вырастила. НЭП на нее повлиял, что ли? Она ведь в 1910 году родилась здесь, а я в 1923-м. Тогда же родители переехали в город…

Услышав название родного города, Широков чуть не подскочил на табуретке. Но Панов не заметил смятения слушателя, поглощенный воспоминаниями:

— Батька магазин там частный открыл. Анька ему помогала, на том и воспитывалась, зараза! Потом нас, как новых буржуев, погнали в шею. И семья воротилась в Курск. Здесь Анна замуж по расчету вышла за пентюха своего — вертела им, как хотела. Говорили, она его к немцам в услужение и пихнула, стерва. Одно слово, жили после войны она своей жизнью, я — своей. В 52-м женился на Машеньке, дочка родилась — Ритой назвали. Господи, как жили-то хорошо! А потом, в 68-м, враз все сломалось: Машенька от рака померла, ну и понесло меня…

Старик выразительно щелкнул себя по шее и всхлипнул:

— Запил… Ритка заявила, что жизнь со мной ей опостылела. Упорхнула на медичку учиться в другой город — будто у нас своего училища не было. Слышь, корреспондент, специально она так сделала, чтоб, значит, подальше от папки-пьяницы быть!

Неожиданно Панов распрямился и сверкнул глазами:

— А я, может, тоже гордый. Не удерживал! Хочет своим умом жить — пусть живет.

Выпив еще, старик злорадно заметил:

— Умной больно себя считала… Вернулась, а с батькой, как с чужим, жила: «здрасте!», «пожалуйста!», «до свидания!» — тьфу! Потом замуж за балбеса великовозрастного выскочила и к нему подалась. Да только не сахарной жизнь с мужем оказалась. Обратно прибежала к папке под крыло родительское. Я ее как человека принял, все простил! А она, в благодарность, воспитывать меня принялась: не по-людски, мол, живешь, пьянствуешь! Мучились оба, а три года назад Ритка к тетке вдруг подалась… А ты спрашиваешь, как жизнь складывалась… Хреново складывалась!

Панов шмыгнул носом и смахнул слезу рукавом. Растерявшись, Широков все же кое-как утешил старика. Ему было искренне жаль Панова, хотя он понимал, что тот сам отчасти виноват в пошедшей наперекосяк жизни. Виноват своей слабостью, бесхарактерностью.

Видя, что Панов успокоился и вытер глаза, Широков спросил:

— А из-за чего сестра Ваша Анна из Курска уехала?

— Уехала по весне 75-го… Из-за сына своего, Ефима — моего племянника. Он как стал бандитом, так всю жизнь разбойничал! А в том году как раз с такими же бандюгами на инкассаторов напали. Деньги огромные хапнул тогда, людей поубивал… Милиция кого из разбойников шлепнула, кого — поймала, а этот гад сбежал… Анна, хоть и бессовестная, но такого позора уж снести не смогла, видать. Заявилась ко мне после Дня Победы, аккурат. До того мы с ней с 68-го не встречались — с похорон жены моей. Пришла, значит, и говорит: «Мы с тобой, Сергей, в ссоре жили, но ты меня за все прости, дуру. Больше здесь жить не могу… Поеду в город своей юности век доживать». Сказала еще, что дом там купила, а свой здесь продала. Адрес на всякий случай оставила. Так и расстались…

— И что, больше с сестрой не виделись?

— Почему же? Виделись… Весной, два года назад. Дочь, как уехала к тетке, отцу ни разу, поганка, не написала. Анна иногда открыточку присылала, а та сама — ни-ни! Тошно мне стало. Решил их проведать. Письмом о приезде известил. Приехал, а Ритка, оказывается, в срочную командировку укатила. Встретился с сестрой, а дочь ждать не стал — обиделся на нее.

Панов вздохнул, собирая с газеты крошки доеденной краюхи.