Белая крепость

Олег приблизился с замиранием сердца, ступая осторожно, будто башня могла вот-вот подломиться и опрокинуться. Глянул в узкую бойницу. На площади под башней собрался народ. Мужчины в кафтанах и полушубках, вооруженные ружьями или пиками, саблями и бердышами. Женщины с детьми, седобородые старики и старухи в платках. Горели костры, тут и кашеварили, тут же кто и спал, кто ел, а кто оружие чинил. Жужжала толпа невнятным говором, скрипели ремни, постукивали звонко наковальнями кузницы. С площади разбегались в город узкие улочки. Дома, кое-где прикрытые целыми ещё соломенными крышами, но большей частью с прорехами в небо, черные, погорелые от пушечных бомбардировок, чадили едва заметно. И в гаревом дыму этом гордо держала зелёный купол колоколенка. Олег глядел на неё в тяжелом чувстве узнавания и не мог отделаться от уверенности, что уже стоял так вот, и глядел с высоты на эту зеленоголовую белокаменную церковь.

А Сивоус продолжал глухо:

– Все они, как и я, за неё умереть рады, за нашу дочечку. И она за нас. Сказывал Васька-юродивый – придет ворог лютый город жечь, а ключом к городу будет княжна наша Любава. Как услышала она, что люду всему через неё погибель приключится, решила наша ласточка улететь далёко-далёко, где не сыщут её, уйти темными протоками в неведомое. Только чтобы нас всех, бедных, спасти. Деток малых и старух пожалела, а себя пожертвовала.

Сивоус, склонив голову, прошел к другой стене и усы его седые качал ветер:

– Гляди да не отворачивайся.

Едва сдерживая подступившую вдруг тошноту, Олег украдкой глянул через плечо старика за зубцы крепостной стены.

То, что он увидел, оглушило его, словно удар молотом. И он разом сообразил, где находился. У бойницы Николиной башни Белой крепости, что в городском парке. Здесь он простаивал в детстве часами и глядел вниз, на застроенный серыми пятиэтажками район Подолья, воображая себя полководцем, озирающим вражье войско.

Теперь Подолья не было. Сколько хватало глаз лежало заснеженное поле, заполненное людьми, повозками, лошадьми, шатрами и палатками, подсвеченное до самого горизонта рыжими огнями костров войскового стана. Влажный весенний ветер, проходя сквозь него, дышал ему в лицо тяжелыми запахами лошадиного пота, навоза и пороха, кожи и металла, дыма и золы, кипящего варева и подгоревшего мяса. Трепыхались на этом ветру конские хвосты торчащих высоко над палатками и навесами бунчуков. Хлопали тяжелые стяги и вымпелы. Выше всех вздымалась четырехполосная, красно-белая хоругвь Короля Польского и Шведского, Великого Государя, Царя и Великого Князя всея Руси Владислава Четвертого Вазы.

– Это… что же это? – только пробормотал Олег.

– Это погибель наша, – проговорил тяжело Сивоус. – Некому за нас постоять. Некому заступиться. Думал я, что ты, богатырь, за нас встанешь, защитишь. Ошибся я.

Олег промолчал, тяжело дыша. В голове его сошлись все запавшие шестерёнки. Странным стечением обстоятельств Олег оказался в своей детской мечте, в той самой ожившей картинке героической обороны крепости тысяча шестьсот тридцать четвертого. Здесь он мечтал очутиться с того самого мгновения, как прочёл в музейном фолианте о судьбе несчастной княжны и погибших горожан. Как Олег хотел это исправить! Ночами не спал, в секцию фехтования записался и лазал со своей спортивной саблей на Николину башню, воображая себя идущим на спасение княжны героем. Олег мечтал вдохнуть весенний ветер тысяча шестьсот тридцать четвертого, услышать хлопанье хоругви на ветру и спасти обречённых горожан, как мечтает, наверное, каждый мальчишка о сказке, в которой он станет рыцарем без страха и упрека, героем для людей!

– Я могу помочь. Могу, – проговорил Олег твердо.

Старик с прищуром глянул:

– Ты ведь сказал, что не знаешь, как выходит у тебя в протоки нырять.

– Но ведь получается у меня само! – вырвалось у Олега.

– В том-то и дело, что само, – покачал Сивоус головой тяжело. – Кто знает, когда тебе приспичит и как? Куда понесёт? Нет, хлопец, это не помощь будет, одна беда.

Побарабанил он пальцами по эфесу сабли, усы пригладил:

– Вижу, Олег, силу твою, хлопец. Страх – твоя сила. Страхом протоки открываешь, и ведёт он тебя, он – твой парус. А куда дунет тяга – туда и полетишь. Если враг тебя перехватит – конец нам всем. Сразу – конец.

Олег замотал головой:

– Эти протоки, это всё, ну, нырять там, – проговорил он горячо, – этому ведь можно научиться, верно?

Старик махнул рукой, словно услышал что-то пустяшное, лоб наморщил:

– Гляди, какое войско, гляди. Когда тут учиться? Некогда учиться, хлопец, – нахмурился и голову опустил. – Некогда.

И задумался надолго. А Олег вглядывался в него с надеждой, пока старик не поднял на него глаза:

– Помоги последний раз нам, хлопче. Осиротели мы без неё. Будто сердце вырвали. Верни её нам. С ней и дышать легче, и биться веселей. И укрепимся, и, Бог даст, осаду выдюжим до лета, а летом уж там, – он махнул ладонью весело. – Проживем! Воевода возвернётся, Пожарский поможет!

– Как же я могу? Я ведь не умею…