Белая лебедь (СИ)

Первыми на стол поставили закуски — салат, разные острые травы, яйца и соленую рыбу. Рабы Цицерона ставили кушанья на стол в таком виде, чтобы обедавший, держащий тарелку в левой руке, мог правой сразу положить на нее еду. Хозяева предложили гостям свои льняные салфетки, но некоторые приглашенные, как и Каллоны, принесли их с собой. Ими вытирали руки и рот, а после обеда было принято забирать некоторые угощения с собой, положив их в эти салфетки, и Эдвард Антоний планировал подключить к этому обычаю скромницу Изабеллу.

Сенатор в полной мере наслаждался вечером — помимо вкусной еды и приятных разговоров за столом, порхание Изабеллы вокруг его персоны приносило неизведанное пока удовольствие, а подливать разбавленное водой виноградное вино невольнице Каллонов приходилось довольно часто.

Перед второй переменой блюд Марк Туллий Цицерон объявил, что раб-чтец во время приема пищи продекламирует основные позиции его нового философского трактата «О пределах добра и зла». Гости встретили заявление одобрительными аплодисментами.

Два раба принесли небольшого зажаренного кабанчика и водрузили его на середину стола. Обученный невольник виртуозно разрезал его, и гости приступили к главному блюду под воодушевленное чтение сочинения хозяина чтецом. Эдвард Антоний еле заметно усмехнулся, ведь Цицерон, нередко называя себя «врагом дорогих обедов», после кабанчика подал на стол и жареного павлина.

Раб-чтец Цицерона читал произведение неплохо, но изредка, почти незаметно, запинался на сложных словах — Эдвард Антоний втайне гордился своей книгочеей, которая декламировала гораздо лучше и намного более приятным голосом. Тщательно пережевывая жареную плоть кабана под рассуждения Цицерона о добре и зле, Каллон задумывался о разном. Например, об убийстве животного, которое теперь насыщает их. Этот поступок считается злым или все же хорошим? Раз одно существо дает своей жизнью пропитание другому. И что есть рабство, как ни плотно вошедшее в жизнь каждого римлянина — от самого бедного до богатейшего — ущемление одних народов, в силу своей слабости попавших в собственность победителя, перед другими. Нет, конечно, есть практически лишенные разума галлы и другие племена, которые без грамотного руководства будут жить неразумно и в большинстве случаев даже во вред себе. Скорее всего, именно о таких Марк Теренций Варрон говорил, что раб представляет собой лишь «говорящее орудие», одушевлённую собственность, вьючный скот. Но вот же Изабелла — она умнее и красивее многих знакомых римлян! И как так вышло, что такой достойный экземпляр человеческого рода, как его новая рабыня, теперь служит господам, сторожа хозяйские сандалии.

Как раз в эту секунду личная рабыня Розалии склонилась над столом, и Каллон не упустил возможности погрузить лицо в распущенные душистые локоны. Он в течение всего вечера украдкой вдыхал приятный аромат, исходящий от ее тела и волос. Невольница, сама того не зная, каким-то непостижимым образом сводила его с ума. Но вот она отошла на свое место, к стене и хозяйским сандалиям, а сенатор перевел взгляд на особу, по его мнению, совсем уж далекую от понятия «человеческий род» — лежащую практически напротив них с Розалией Алиспину Бальбу. Каллон не выносил даже присутствия этой женщины — вдовы его близкого друга, считая, что она была насквозь пропитана ложью, злом и похотью. Но, к огромному его сожалению, Розалия считала ту верной и близкой подругой, и эта потаскушка в дорогих одеждах практически ежедневно появлялась в доме Каллонов.

Уже не в первый раз Эдвард Антоний задумался о том, что пора выдать сестру замуж. У этой сделки будет много плюсов, и самым значимым, пожалуй, станет отсутствие у Бальбы мотивов посещать его дом.

Чтец уже заканчивал свой рассказ и вторая смена блюд подходила к концу, когда Каллон внезапно вспомнил в свете поднятой хозяином дома темы добра и зла историю, недавно услышанную где-то, о девушке, которую объявили рабыней по прихоти богатого и обладающего связями человека. Вот несправедливость, особенно по отношению к истинному римлянину! Эдвард Антоний не до конца верил в правдивость сюжета, но признавал, что простой люд вряд ли будет от скуки выдумывать подобные сказания.

Алиспина Бальба не могла спокойно смотреть на милования отчасти ненавистного и одновременно безмерно любимого Эдварда Антония с рабой. Невольница не отводила от хозяина глаз, срываясь с места по первому его знаку. Он тоже, казалось, не упускал возможности дотронуться до нее. Бальба знала, что Розалия не разрешает брату возлежать с ее новой личной рабыней, и оттого была удивлена его нежному отношению к недоступной вещи и тому, как светятся его глаза, когда она совсем близко. Вот снова Эдвард Антоний, вытянув руку, щелкнул пальцами, и рабыня уже подливала разбавленного вина в его кубок. Когда невольница выпрямилась и шагнула назад, Каллон, прикрыв глаза, повел носом в ее сторону.