Белая лебедь (СИ)

Не понимая, что происходит вокруг и какое невероятное сумасшествие охватило людей, Изабелла внимательно рассматривала толпу в надежде увидеть знакомое лицо, которое докажет ей реальность этого мира. Одна из фигур, судя по росту и телосложению — женская, стояла недвижимо, в то время как все что-то кричали и активно выбрасывали правые руки вверх, показывая, что согласны с приговором. Очень медленно рука незнакомки поднялась к голове и отодвинула слои ткани от лица… Это с торжеством улыбалась Алиспина Бальба. Она причина всех бед, поняла Изабелла. Но скрип решетки оборвал мысли рабыни, солдат схватил ее за ошейник — смерть уже ждала. Совсем скоро она, истерзанная и невинно убиенная, окажется в царстве Плутона.

XVI

Чудом держалась на шее разорванная туника, волосы свисали на лицо спутанными колтунами, но все это было уже неважно — палач подносил факел к дровам, разбросанным вокруг основания креста с привязанной на нем Изабеллой. Быстро загорелись тонкие ветки хвороста, лежащие поверх толстых поленьев, взметнулся в чистое голубое небо сноп искр. Рабыня могла только хрипеть от страха, весь свой голос она оставила на предыдущем испытании, во время жестокой порки. До сих пор девушке казалось, что она ощущает струйки крови, стекающие по спине и впитывающиеся в ткань туники где-то на бедрах, хотя кожа на ее лопатках представляла собой сплошное месиво и вряд ли эти предположения были правдивы. Изабелла в который раз повторила себе, что это все уже сейчас неважно. Осталось еще немножко потерпеть, и она превратится в блаженное ничто, перестанет существовать, сгорит, и затем ветер развеет пепел по земле, столь любимой ею.

Уже не было сил смотреть на демонически прекрасное в своей радости лицо Алиспины Бальбы, которая, как видимый одной Изабелле надзиратель, довлела над ее страдающей душой. Наверняка Бальба считала, что рабыня заслуживала всего, происходившего с ней. «Эта душевнобольная иначе и не могла думать», — сквозь испытываемую боль усмехнулась про себя рабыня. Тонкий приятный аромат горящих веток скоро сменится противной вонью от горящей человеческой плоти — Изабелла пожалела, что не сможет зажать нос пальцами.

Рабыня все сильнее чувствовала жар от разгорающегося костра. Тем временем непрошеные мысли о Каллоне заполонили ее сознание — как первый раз увидела его, услышала властный зов; как он нуждался в ее голосе перед сном. Как поцеловал, подарив чудесные воспоминания на всю оставшуюся жизнь. Изабелла даже и не пыталась спрашивать богов о том, почему он не пришел хотя бы проститься. Чем она была для него? Только лишь вещью, дарящей покой?

В воздухе стал ощущаться запах дыма, видимо, в огонь попали листья. Рабыня начала жадно вдыхать его, надеясь потерять сознание или каким-то образом опьянеть, чтобы облегчить своему телу предстоящие страшные боли. И помогло! В голове возник шум, мысли потекли вяло, Изабелла порадовалась пришедшей так вовремя идее. Крики людей, шипение огня — все слилось в один монотонный гул, спасительного дыма стало больше, и осужденная вдохнула глубже еще раз и еще. Голова стала легкой, ей показалось, что земля перевернулась — она уже не понимала, где верх, где низ. Плавное покачивание, какое-то бормотание рядом и… тишина.

XVII

К вечеру того же дня, когда Эдвард Антоний узнал о случившемся с матерью, он подъезжал к mutatio – выкрашенному в красный цвет зданию постоялого двора, чтобы сменить лошадей и, перекусив по-быстрому, вновь отправиться в путь. Три почтовые станции встретились ему на дороге, но сенатор посчитал лишней тратой времени останавливаться там.

Пока рабы подготавливали новых лошадей для Каллона и его охраны, к сенатору подбежал учтивый трактирщик, узнавший о том, какой высокий гость посетил его заведение. Эдвард Антоний приказал пополнить запасы воды и еды и организовать небольшой ужин для себя и сопровождающих. Хотя его мысли были заняты только переживаниями о матери, он понимал, что ему и его людям необходимо подкрепиться. Когда Каллон добрался до харчевни, стол уже был накрыт. Присев, он, не желая тратить на ужин много времени, принялся за жареную куропатку вприкуску с сыром и хлебом. Покончив с едой, сенатор уже прикидывал, через сколько часов доберется до места, когда к его столу кто-то подошел.

— Хозяин, вы направляетесь в имение? А я как раз еду к вам, — Эдвард Антоний с удивлением воззрился на Валериана — немолодого вилика, управляющего имением Hortis virent, в которое и спешил сейчас сенатор. — Вот решил на пару дней раньше привезти отчет за квартал. Ваша матушка наметила большой прием во вторник, куда желает пригласить всю окрестную знать. Поэтому она хочет, чтобы я побыстрее отчитался перед вами и вернулся для помощи. Госпожа сказала, что вы очень заняты в сенате и вам не до провинциальных вечеринок, но я вижу, вы вырвались из Рима и почтите нас своим присутствием? Ах, ваша мама так обрадуется! — сложив ладони, вилик возвел глаза к потолку. Его характеру была свойственна некоторая непосредственность, но это не мешало Валериану отменно управлять хозяйством и рабами.