Белая львица

Схееперс кивнул. Он сделал прекрасный выбор, попросив себе в помощь комиссара Борстлапа.

- До двенадцатого июня остается две недели, - сказал он. - И ровно месяц - до третьего июля. Иными словами, у нас еще есть время выследить Виктора Мабашу. Я не полицейский. Но полагаю, времени пока достаточно.

- Это как посмотреть, - отозвался Борстлап. - Виктор Мабаша - преступник опытный. Он способен надолго исчезнуть. Спрячется где-нибудь в трущобном поселке, и тогда нам нипочем его не отыскать.

- Мы должны, - отрубил Схееперс. - Не забывайте, мои полномочия позволяют затребовать практически любые резервы.

- Так его не поймать, - сказал Борстлап. - Можно послать солдат на штурм Соуэто, вкупе с десантниками. И толку все равно не будет. Только бунт схлопочем на свою голову.

- Так что вы предлагаете? - спросил Схееперс.

- Скромное вознаграждение в пятьдесят тысяч рандов, - сказал Борстлап. - И деликатный намек преступному миру, что мы готовы раскошелиться, чтобы заполучить Виктора Мабашу. Вот это - реальная возможность найти его.

Схееперс посмотрел на него скептически:

- Таким вот манером работает полиция?

- Нечасто. Но бывает, что и так.

Схееперс пожал плечами:

- Вам виднее. Деньги я достану.

- Слух пустим сегодня же вечером.

Затем Схееперс заговорил о Дурбане. Нужно как можно скорее наведаться на тот стадион, где при большом стечении народа будет выступать Нельсон Мандела. Уже сейчас необходимо выяснить, какие меры безопасности намерена принять тамошняя полиция, и заранее выработать план действий на случай, если Виктора Мабашу схватить не удастся. Борстлапа огорчало, что Схееперс не придавал значения альтернативному следу. И он решил про себя, что свяжется с одним из капстадских коллег и попросит его кое-что сделать.

В тот же вечер Борстлап связался с полицейскими информаторами, от которых регулярно получал более или менее полезные донесения.

Пятьдесят тысяч рандов - большие деньги.

Он знал, что теперь охота на Виктора Мабашу началась всерьез.

34

В среду, 10 июня, Курт Валландер получил бюллетень. По словам врача, который считал Валландера человеком немногословным и весьма замкнутым, комиссар не мог толком объяснить, что, собственно, его мучит. Сетовал на кошмары, бессонницу, боли в животе, ночные приступы панического страха, когда сердце, казалось, готово было остановиться, - короче говоря, на всем известные признаки прогрессирующего стресса, который может кончиться нервным срывом. В этот период Валландер ходил к врачу через день. Симптомы менялись, при очередном визите он называл что-нибудь новое, что якобы мучило его больше всего. Вдобавок у него внезапно начались сильные приступы слезливости. Врач, который в конце концов выдал ему больничный по поводу серьезной депрессии и назначил «разговорную» терапию в сочетании с антидепрессантами, нисколько не сомневался в серьезности ситуации. За короткое время Валландер убил человека и способствовал тому, чтобы другой сгорел заживо. Не мог он и сложить с себя ответственность за женщину, которая ценой собственной жизни помогла его дочери бежать. Но больше всего он винил себя в гибели Виктора Мабаши. То, что нынешняя реакция проявилась непосредственно после смерти Коноваленко, было вполне естественно. Теперь ему некого выслеживать, и за ним тоже никто не охотится. Как ни парадоксально, депрессия свидетельствовала, что Валландер испытывал облегчение. Теперь он разбирался с самим собой, и скорбь прорывала все возведенные им плотины. Валландер находился на больничном. И через несколько месяцев многие из его коллег начали думать, что он уже не вернется на службу. Временами, когда до истадской полиции доходили сообщения о его многочисленных разъездах, то в Данию, то на Карибские острова, сотрудники задавались вопросом, не придется ли отправить Валландера досрочно на пенсию. От этой мысли всем было не по себе. Но такого не случилось. Он вернулся, хотя и нескоро.

И все же на следующий день после того, как его отправили на больничный, он сидел в своем кабинете. Летний день на юге Сконе выдался теплый и тихий. Валландеру нужно было завершить кой-какую бумажную работу, а уж потом очистить стол, уйти и лечиться от депрессии. Он чувствовал мучительную неопределенность и спрашивал себя, когда, собственно, сможет вернуться.