Белая магия

Он постоял несколько минут, наслаждаясь захватывающим зрелищем, наслаждаясь им и как художник, и как человек. Затем он подошел к огромному шкафу в западной стене, где хранил под крепким замком все ценное, что у него было в студии. Он сменил сапоги на ботинки. Достал и открыл складной столик, бесшумно поставив на него кастрюли и тарелки, включая спиртовку и две чашки с блюдцами. Он приступил к приготовлению шоколада. Когда все было почти готово, он открыл упаковку печенья и наполнил им тарелку. Все это было проделано с мастерством старой, опытной экономки-холостяка. Он подвинул стол к очагу, в угол, поближе к ее ногам, и сел. Удача была на его стороне. Едва он устроился поудобнее, как ее глаза, серые глаза, открылись. Она увидела стол, дымящуюся кастрюлю с шоколадом. Она приподнялась на локте и увидела его. Он встретил ее изумленный взгляд с улыбкой, совершенно свободной от дерзости.

– Шоколад готов, – сказал он. – У меня нет чая. Видишь ли, я не знал, что ты придешь.

В его голосе звучал шутливый намек на старую и близкую дружбу, на разговор, продолженный после короткого перерыва.

Она провела рукой по глазам и снова уставилась на него, на этот раз немного дико. Выражение его лица – добрые глаза, рот без намека на жестокость или коварство, дружелюбная улыбка без фамильярности – сразу успокоило ее. Веселая улыбка скользнула по ее чертам – очаровательным, симпатичным чертам, хотя и не красивым.

– Ты же знаешь, я терпеть не могу чай, – сказала она. – Кроме того, я голодна.

– Я приготовил достаточно для двух больших чашек, – заверил он ее. – Но у меня было только сгущенное молоко. В стране трудно найти другое.

Она взяла чашку, в которую он налил сначала, попробовала.

– Великолепно! – Воскликнула она.

– Я уже много лет славлюсь своим шоколадом, – самодовольно сказал он.

– Если бы ты не был таким тщеславным!

– Все тщеславны. У меня хватает смелости высказаться.

– Я не тщеславна, – ответила она. – Если бы это было так, мне было бы стыдно, что ты застал меня в таком состоянии.

И она взглянула на свой мятый и грязный наряд.

– Возможно, ты настолько тщеславна, что тебе все равно, – возразил он. – Ты сказала, что голодна, но не попробовала печенье.

Буря выла, стонала и грохотала по дому; огромный огонь изливал свои великолепные волны цвета и тепла, бросал таинственное и фантастическое сияние на серо-белое полотняное покрытие грубых стен, украшал лицо огромного молодого человека с копной черно-каштановых волос и стройной белокурой девушки с золотисто-желтой короной. И они смеялись и шутили, продолжая притворяться старыми знакомыми. Пили шоколад и ели печенье.

– Какая странная у тебя идея – жить совсем одному в этой комнате, – сказала она.

Роджер не стал ее разубеждать.

– Ты должна признать, что это удобно, – сказал он.

– Только … Я не понимаю, как ты спишь.

Он махнул сигаретой в сторону шкафа.

– Я все держу там, – объяснил он. – Что касается моей ванны – ванна всего в полумиле отсюда – озеро Ваучонг.

Она задумчиво посмотрела на него.

– Да, тебе понадобится большая ванна, – сказала она.

Он видел, что она полна любопытства, но не хотел разрушать чары их старой дружбы.

– Что ты сейчас делаешь? – Спросила она (небрежный вопрос старого друга после короткой разлуки).

– Все тоже самое, – сказал он.

– Это хорошо, – сказала она, и оба рассмеялись.

Она внимательно огляделась, заметила окно в крыше, полотняную драпировку, наконец, сломанный мольберт, брошенный в угол.

– Как продвигается картина? – Спросила она, в ее глазах читалось восхищение ее умом.

– О, так себе, – ответил он, бросив взгляд на большой световой люк, затем на сломанный мольберт, чтобы показать, что он не считает ее проявление детективного таланта ошеломляющим.

– Жаль, что ты никогда не рисовал меня.

– Ты же знаешь, что я не стал бы браться за портреты, – строго упрекнул он. – Я оставляю это ребятам, которые хотят заработать деньги.

– Но почему бы не заработать денег? – Настаивала она. – Мне нравятся деньги, а тебе?

– Я женат на своем искусстве, – объяснил он. – В браке единственный шанс сохранить любовь живой и теплой – это бедность. Покажите мне богатого художника, и я покажу вам бедного.

Он говорил легко, но было очевидно, что он имел в виду то, что сказал.

На девушку это не произвело никакого впечатления.

– Лучше бы тебе никогда не влюбляться, – засмеялась она, состроив очаровательную гримасу. – Ты не найдешь ни одной женщины, которая честно вышла бы за тебя на таких условиях.

– Какая у тебя плохая память …, – упрекнул он. – Разве я не говорил тебе, что никогда не должен этого делать?

– Я прекрасно помню, – ответила она. – Но я всегда отвечала, что ты не можешь быть уверен.

– О да, я могу, – сказал он с раздражающей, вызывающей уверенностью. – Как я уже сказал, я уже влюблен. И я самый постоянный человек, которого ты когда-либо знала.

– Это ничего не значит, – сказала она, проницательно глядя на него. И серые глаза, лишенные всей мягкости сна, теперь были скорее проницательными, чем добрыми. – Ты молод, несмотря на серьезный вид, и, полагаю, романтичен. Художники всегда такие. Ты влюбишься.