Белая малина Сборник повестей)

Да нет, они ни меня, ни тебя не знают! Не понимают, что ты для меня, иначе не посмели бы такое говорить. Слез моих не видели, горе мое их не тронуло: как о свадьбе говорить после поминок? У меня слезы выступили на глазах, я всхлипнул. От неожиданности Гажмат растерялся. Он замолчал, потянул руку к глазам.

— Извини меня, Казбек, извини, — проговорил он. — Плохо получилось, ошибся я. Сам бы я не пришел. Родственники послали…

Он даже с Нана не попрощался, ушел. Так вот о чем они шептались! Гляньте-ка на старушку, что затеяла за моей спиной… Если бы что другое, я бы ей сказал, а тут как начать? Стыдно!

После ухода Гажмата я задумался. Вспомнилась мне одна цыганка — все приставала со своим гаданием. Много чего она наговорила, под конец один из моих приятелей спросил:

«А скажи, как его жену будут звать?»

Цыганка опять долго изучала мою ладонь, засматривала в глаза.

«Еще позолотить надо… А если денег нет, хлеба принеси мне».

Принесли хлеба. Цыганка опустила его в сумку, висевшую на плече, словно могли отнять, если не понравится имя моей будущей жены. Опять тискала мне руку…

«Нарви-ка еще вон тех яблок!»

«Это не наши».

«Своих принеси. Как принесешь, так и скажу!»

Кто-то сбегал в сад и вернулся с оттопыренными карманами. Цыганка пересыпала яблоки в свою бездонную сумку.

«Катей жену будут звать», — сказала она.

Мы так и остались стоять с открытыми ртами. Сказала с такой убежденностью, что невольно поверишь. Стало быть, знает, если говорит. Надо же — Катя!.. Я боялся, скажет: Зифа. Или еще какое-нибудь имя, тоже красивое. Мне, может, и было бы приятно. А тут — Катя.

Я вспомнил гадалку, и мне стало не по себе. Конечно, я не собирался жениться, вовсе не думал, а сейчас перебрал в уме всех женщин в нашем селе по имени Катя. Всего-то и было две. Одна из них старушка. Про нее говорили: старая дева. Лет пятьдесят минуло с тех пор, как она стала собираться замуж, и по сей день собирается. В селе знают об этом, и каждый, встретив ее на улице, непременно спросит:

«Катя, когда замуж выйдешь?»

«В это воскресенье сватов жду. А уж на следующее — и свадьба».

Другой Кате от роду всего лишь три месяца. Родилась в день похорон Дзыцца… Конечно, ни она, ни ее мать в этом не виноваты, но думать, что есть такая крохотная Катя, мне неприятно. И ничего поделать с собой не могу.

Когда я вошел в комнату, Нана ножницами подравнивала ногти. Пальцы тонкие, слабые, с трудом ножницы удерживают.

— Скажи на милость, где ты пропадаешь? — спрашивает меня удивленно.

Словно не знает, где я был и с кем. Ох и хитрющая! Думает, я ничего еще не понимаю. А может, решила, что после того, как мы с Гажматом поговорили, ей со мной разговаривать легче?

Да нет, не такая она, Нана! Я не раз слышал: с таким умом и нравом ей бы мужчиной родиться. В самом деле мужественная женщина!

Во время оккупации в каждом доме стояли немцы. И у Нана тоже. Загнали хозяев в крайнюю комнатушку, а сами в двух передних расположились.

Как-то раз заходит фриц и прямо к сундуку. Долговязый, морда красная, злая. Нана встала на пути и не пускает. В сундуке вещи Майрама, как же дать кому-то в них копаться! А тот отшвырнул старуху. Она и вцепилась ему в горло. Душит и кричит во весь голос:

«Сосед, беда, убивают меня!»

Сосед был на улице, услышал и скорей к себе домой. Дескать, ничего не знаю, не видел — подальше от греха. А фриц, хоть и здоровый был, перепугался до смерти. Еле вырвался… Потом выхватил пистолет и выстрелил в Нана. На выстрел другие фрицы сбежались. Видят, долговязый невредим, только бледен как полотно, а старуха на полу. И убрались.

Нана не была даже ранена. К счастью, пуля мимо прошла.

Наутро фашистов как вымело, ни одного не осталось. Еще ночью удрали. Не успел долговязый Нана отомстить. Но синяки на лице Нана еще долго держались…

XXV

У Нана кончался мед, и она обеспокоилась. Все воскресенье напрасно прождала Алмахшита, тот не приехал. А ей без меда никак нельзя.

— Письмо надо написать, — сказала она. — Если и в следующее воскресенье не приедет, без лекарства останусь.

Я взял бумагу и карандаш.

Нана бормочет, сама с собой разговаривает вслух:

— Как они там живут? Хватит ли на зиму кормов, один Бог знает… В это время обвалы, как сено привезешь? Опасно. Не стоит скотин, а тех мук, которые человек из-за нее терпит!

Я сижу с карандашом и жду.

— Как они там управляются?.. Небось думают, когда старуха вернется?

— Что писать? — спрашиваю.

— А тебя учить надо? Гаги увидеть хочется… (Так она Алмахшита называет — Гаги.) В воскресенье, пиши, обязательно пусть приедет… Про мед не забудь. Скажи, мы живы-здоровы. Не то будет беспокоиться… И спроси, как здоровье его детей, как соседи?

На этих соседей я и сейчас сердит. Я тогда совсем маленький был, когда жил в горах. Соседская женщина поддразнивала меня: говорила, вздыхая, что Нана не в эту зиму, так на следующую помрет. Не знаю, зачем было ей меня дразнить?

«Не помрет!» — твердо отвечал я.

«Помрет! Обязательно».

«Нет, не помрет!»