Белая муха, убийца мужчин

Он придвинулся к Шпецлю ближе, слишком близко, и, собирая салфеткой пот, но не вытирая с лица дружелюбной и легкомысленной улыбки, заговорил вполголоса: «Удовольствие дорогое. Но оно того стоит, Руди. Ты можешь забрать тушу, ты можешь забрать шкуру. Я плачу напрямую государству. Никаких посредников. В каждый свой приезд, не считая первого, я увожу отсюда мясо, рога и по вот такой шкуре бизона. Здесь его называют зубр. Скажи: зубр».

«Нет, – покраснел Шпецль. – Я не смогу. Нет, ради бога, это смешно».

«Скажи: зубр, – настаивал Кунце. – Зубр. Скажи сейчас же, иначе я сделаю тебе пиф-паф. Просто в твою задницу. Хочешь потрогать моё ружье?»

Кунце раскинул свои ноги в ярких шортах ещё шире.

«На, потрогай! Что молчишь?» Шпецль опустил глаза.

«Шучу, – взревел Кунце. – Шучу! Но не про бизонов. Про бизонов – правда! Я действительно охотник на бизонов, на зу-бров. Зубр! Зубр – это животное. Это очень большое и сильное животное. Я расскажу тебе о них, расскажу за обедом, нам обещали обед, вот та фрау с отвисшими сиськами, О-тец-кая. По-русски это означает: дочь отца. Отцовская. А ты трахал свою дочь, Шпецль? Да что ты всё краснеешь, как баба? Шучу! У вас там что, шуток не понимают? Знаешь, Шпецль, возможно, я – единственный, первый и последний охотник на зубров в твоей жизни. И если бы не эта страна – ты никогда не смог бы рассказать своему соседу в Граце, что встречался с настоящим охотником на зубров. Поэтому люби её, Шпецль, люби, возможно, это последняя страна, в которой ещё можно быть мужиком…»

Шпецль уже сам не знал, радоваться ли ему этому знакомству. А его Сосед в очках, который внимательно слушал их разговор, никак не мог дождаться, когда он закончится. И теперь он снова заговорил – Шпецль поморщился, поспешно достал походную аптечку и стал демонстративно копаться в таблетках, намекая, что у него разболелась голова.

«Слышали, как они хохотали, – торжествующе спросил Человек в очках, обращаясь ко всем сразу. – Ясно, почему. Я же говорил – у культурных людей такие, с позволения сказать, замки, как наши, вызывают только смех. Вот у немцев – это замки. Нойшвайнштайн! Я был, я видел! А у нас что? Убожество!»

Услышав слово «Нойшвайнштайн», Кунце одобрительно поднял вверх палец. «Я, я, ной унд швайн!» – было заметно, что он рад выполнить свою роль толстого простоватого немца. Я посмотрел на него с отвращением, но он ничего не заметил. Ещё минута – и, казалось, автобус выблюет надоевших пассажиров как несвежую пищу, но он, плавно повернув, остановился прямо перед воротами Замка, и Человек со значком первым бросился к выходу.

«Приехали, – крикнула Женщина из турбюро, заслоняя перед ним дверь. – Не отходите далеко, сейчас я найду экскурсовода!»

Человек в очках, Человек со значком, Отставник, девушка в белом, Женщина в зеленом, Женщина из турбюро… Немцы… А как ещё мне их называть? Как ещё мы называем незнакомых людей, с которыми вынуждены ехать два часа в автобусе и при этом с отвращением осознавать, что вместе с ними придётся ехать обратно? Интересно, кто был для них я в течение этой поездки? Как они тайком называли меня? «Человек с прозрачным шаром на голове»? Или просто – «мужчина»? Мужчина му. Молодой. Человек. Когда мы говорим «человек», мы никогда не имеем в виду женщину. Никогда. Так нам приказывает язык. Любой язык из тех, которые мы знаем. А мы немножко знаем немецкий. Достаточно, чтобы понимать автобусные разговоры и шутки. А ещё мы умеем слушать. Блондинчик, Женщина, которая пожирала его глазами, госпожа Отецкая… Человек с, человек на, человек в.

Так мы и приехали к самому Замку, через все эти Мескалины, Мачу-Пикчи, Ацтеччины, Майи, Инки, Кетцалькоатли и просто Кацапавичи. Говорящие мужчины и бессловесные твари женского пола, для которых у меня даже определений не нашлось и которые всю дорогу прятали носы в телефоны. Я старался не смотреть на женщину в белом платье, а голова сама поворачивалась в её сторону. Чтобы не выдать себя, я начал присматриваться к тихой паре, которая сидела на заднем сидении. Муж и жена. Интересно, что их заставило поехать сюда? Желание прыабшчыцца к культуре? Открыть для себя свою страну – которая так хочет казаться настоящей Страной Замков? Жена сидела как на иголках, жадно вслушивалась в разговоры, с любопытством смотрела на иностранных гостей. Она даже открывала рот, чтобы что-то сказать, но – «Молчи!» – бубнил её муж, «Молчи!» – раздражённо говорил он через плечо, «Тебя спрашивали?» – и она покорно опускалась, оседала, как пыль, сжимала губы.

И мне это нравилось. Нравилась эта власть человека над ней. Думаю, мы все были благодарны её мужу. Ведь если бы тут раздался хотя бы ещё один голос – это было бы уже слишком. Нас всех бы стошнило – от тряской дороги, от необходимости быть спокойными и вежливыми, от нетерпеливого ожидания. И только водителю, казалось, было наплевать, что происходит, чем пахнет сыр-чабор – наверное, если бы мы захотели в автобусе устроить суд Линча, его позвали бы в старейшины, как самого справедливого и невозмутимого.