Белая муха, убийца мужчин

«Яковлевич, — набрала она номер завхоза. — Зайдите ко мне, как сможете, ручка в дверях болтается. И проверьте там заодно, чем заняты наши птички».

Галина Витольдовна с подчинёнными разговаривала на беларусском языке, а с начальством — на русском. И очень собой гордилась, потому что была уверена, что точно знает, с кем на каком языке нужно разговаривать. Точно так же, с людьми она общалась по-товарищески или заискивающе, в зависимости от их социального статуса, а с женщинами только высокомерно.

Женщины вызывали в ней чувство протеста. Особенно молодые. Было в них что-то такое… Ну вот как вам сказать. Такое хитрое и двусмысленное. Они даже выглядели все как-то неправильно. Ну что это такое, на самом деле: все эти сиськи, губки, ляжки, серёжки, улыбочки… Зачем это всё? Кто это придумал? Вот, например, эта новенькая, Люба. В первый же день подошла: «Галина Витольдовна, а я верю, что в нашем Замке живет этот призрак!» И глаза как у ребенка.

«Что? Во что ты веришь, дитя моё?»

«Что призрак нашей Ганны, той, которую сожгли — действительно существует!»

«Хорошо, что мы не платим ей зарплату, — мрачно ответила тогда директор. — Да и за что платить? Где результаты? Дармоедка твоя Ганна. Иди, работай, и поменьше разговоров! Помни, что мысль — материальна!»

Женщины совсем не подходили Замку — это было мужское место, и мужчины доверили Галине Витольдовне сохранить его таким. И Галина Витольдовна не могла не исполнить мужского приказа.

О том, что Галина Витольдовна и сама принадлежит к касте неполноценных, она старалась не думать. Это была чистая случайность. Галина Витольдовна была не такая. Галина Витольдовна ценила мужчин. Тех, что правили здесь триста лет назад, и тех, кто руководил сейчас. Галина Витольдовна даже любила, когда на неё кричали мужчины. И они кричали: матюгались, командовали, грозились, стучали кулаком по столу. И тогда Галину Витольдовну одолевал такой жар, будто её привязали и она не может пошевелиться, привязали и поднесли к самому низу живота расплавленное железо…

Галина Витольдовна опустила голову и тихонько зарычала.

И тогда проклятые двери открылись в третий раз.

«Яковлевич, ручку посмотри, разболталась», — сказала директор, не поднимая головы.

«Галина Витольдовна, — спросил незнакомый усталый женский голос, который не обещал ничего хорошего. — Помогай бог, добрый день».

Директор резко подняла голову. В комнату вошли сразу две довольно молодые женщины, одна невысокая, в белом платье, с лица — законченная мерзавка, а вместе с ней — худая и долговязая, как смерть, которая сразу же начала шастать глазами по кабинету.

«Так, вы кто такие? Журналистки? Почему без предупреждения?»

Женщина в белом платье улыбнулась: «Нет, мы не журналистки, Галина Витольдовна. Мы, скорее… Скажем так, молодые художницы…»

«Ага. Реставра-а-аторши…» — зловеще прошипела худощавая.

«Откуда вы знаете, как меня зовут?» — подозрительно спросила Галина Витольдовна, нащупав рукой на столе тяжелый стеклянный Замок.

«На дверях написано», — сухо ответила та, что в белом платье. Её глаза, большие, как у мухи, смотрели прямо на директора, будто Галина Витольдовна была обычным стулом. Пустым стулом под портретом усатого мужчины.

«А Яковлевич — это, видимо, тот мужичок с инструментом, — сказала Худая. — Он ещё и пистолетом махал, дурак, стрелять собирался. Убить меня хотел».

«Наверное, он любит мертвых женщин. Вот же извращенец, — кивнула та, что в белом, и снова повернулась к директору. — Яковлевич просил передать, что задержится. Дня на три», — добавила она язвительно.

«Чего-чего, — нахмурилась Галина Витольдовна, набирая номер Яковлевича. — Какие ещё три дня?».

«Какие они будут, зависит только от нас с вами», — вздохнула та, что в белом, и подмигнула своей приятельнице.

Яковлевич почему-то не отвечал, и это было очень, очень подозрительно.

«Да, что вам здесь нужно, девушки? Я занята», — истерически выкрикнула Галина Витольдовна, чувствуя, как растет внутри тошнота. Две девки, молодые, здоровые, стоят так близко, что она чувствует их дыхание, чувствует, как пахнут их по-летнему открытые тела.

«Мы проводим у вас, хм… — задумалась та, что в белом. — Скажем так, художественную акцию. Три дня поживём тут в Замке, а потом посмотрим».

«Что значит поживём, — поднялась, блеснув синевой, из-за стола Галина Витольдовна, схватила стеклянный замок и сжала его в руке. — Попрошу вас, девушки, очистить мой…»

«Джек Потрошитель, расставь, пожалуйста, все точки над «i», — ласково обратилась женщина в белом, слишком белом платье к своей спутнице. — Займись пунктуацией, дорогая. Ты это любишь».

В руках Худощавой появился длинный, размером с её руку, чёрный предмет, в котором Галина Витольдовна не сразу узнала самое что ни есть обычное мужское оружие. Такое, как в кино про войну.

«Уберите это, — перешла она с перепугу на второй государственный язык. — Уберите ваши штучки!»

Женщина в белом платье деловито закрыла уши, поморщилась, и оружие в руках Джека Потрошителя заговорило.

Татататата. Мамамамама.