Белая мышь

Матео посмотрел по сторонам. Все теперь смотрели на них. Девушка покачала головой.

– Как невежливо с моей стороны. – Нэнси пихнула Матео, показывая, что под столом уже держит наготове пистолет. – Я должна представиться. Меня зовут Нэнси Уэйк. Это я на вашем плакате.

Девушка повернулась, посмотрела на плакат и снова на Нэнси.

– За вашу поимку предлагают очень много денег, мадам.

Нэнси кивнула с таким видом, словно впервые об этом задумалась.

– Да. А ты знаешь, почему гестапо такую щедрую награду предлагает за людей, подобных мне, Энн? Не для того, чтобы она вдохновляла немцев, нет. Те бы и бесплатно меня застрелили или сдали. Это для французов. Для французских трусов. Для тех мужчин и женщин, которые лучше будут слизывать дерьмо с нацистских сапог, чем встанут на свою защиту. Для французов, которые говорят, что любят свою страну и предают немцам лишь преступников, евреев и коммунистов. Такие вознаграждения лишают нас возможности доверять друзьям и соседям. Моего мужа сдал его же бесхребетный сотрудник. Но вот что: не удастся предателям потратить эти денежки, потому что мы их найдём – каждого вишиста, каждого милиционера – найдём и повесим их за их коротенькие предательские шейки.

Один из посетителей встал и потянулся за оружием. Нэнси развернулась и дважды выстрелила с бедра, как учили. Её жертва упала назад, снося стол и бокалы. Энн не закричала – лишь скрылась за стойкой.

Второго милицейского она расстреляла, пока он доставал из кобуры пистолет. Третий ринулся к ней с ножом. В милицию идут только трусы и отморозки, а у труса в поножовщине шансов нет. Нэнси воспользовалась инерцией его тела и лёгким ударом свалила его на пол, выкрутила руку, забрала нож и одним грациозным, почти танцевальным движением вонзила его ему в шею. А ведь когда-то она танцевала очень хорошо – с Анри под усыпанным звёздами небом. Мужчина закашлялся, и ей на лицо, словно капли летнего дождя, упали брызги его крови. Он затих.

Раз, два, три. Последнего убил Матео, когда тот бросился к двери, и вот его труп уже лежит перед ней. От человека до тела – за три секунды. В этом и состоит главный урок войны. Мы все лишь только мясо. Нэнси взяла рюмку и допила коньяк. Вещь!

Пока она отсчитывала купюры, чтобы расплатиться за алкоголь и побоище, дверь распахнулась и внутрь вошёл высокий худой блондин в чёрной куртке. Увидев на полу трупы, разбитые бокалы, Матео с пистолетом, Нэнси, оплачивающую счёт окровавленными руками, он рассмеялся – громко и от души.

– Слушайте, это гораздо лучше, чем нудятина с паролем! Я Рене. Если вы тут достаточно повеселились, пойдёмте со мной, заберёте вещи.

И Нэнси с Матео вышли за ним на тёмную улицу.

Геллер поблагодарил в трубку, не мешкая вышел в коридор и зашагал к кабинету Бёма. Он постучал и вошёл, не дожидаясь ответа. Бём сидел за столом с включённой лампой и читал пачку отчётов о противозаконных действиях. С каждым днём их становилось всё больше – грабежи, засады, антинемецкая публицистика, оскорбительные карикатуры Фюрера на стенах.

– Мадам Фиокка видели в Курсе, – сказал Геллер, как только Бём посмотрел на него.

– Когда?

– Только что. Она зашла в кафе с мужчиной не более десяти минут назад.

Бём встал и взял плащ. Геллер непонимающе смотрел на него.

– Вызывай машину, Геллер. Пусть отсюда за нами следует группа поддержки и дополнительно три отряда из казарм. Через час на каждом выезде из коммуны в полутора километрах от неё должны стоять блокпосты.

– Мы едем, господин майор? Сейчас?

На лице Бёма промелькнуло раздражение, но заговорил он спокойным тоном.

– Курсе всего в двадцати минутах езды на мощном автомобиле. У мадам Фиокка, очевидно, есть там важное дело. Мы выезжаем сейчас же. В этой войне уже слишком много времени упущено людьми, которые боялись действовать самостоятельно и решительно, Геллер. Моего имени среди них не будет.

47

Матео злился на неё. Нэнси ощущала исходящее от него раздражение, когда они садились в машину. Он был явно возмущён произошедшим в кафе и теперь бросал на неё гневные взгляды, как старая дева, недовольная, что племянница сидит за столом сгорбившись. Что его так вывело из себя? Он сам ненавидит милицию, а теперь её ряды уменьшились на четыре человека. Они умерли лёгкой смертью, их не вешали на глазах у семьи, не сводили с ума пытками в камерах гестапо.

Она так сильно погрузилась в свою злобу, что даже не замечала, какой дорогой вёл их Рене – куда-то в западном направлении, мимо буков и каштанов.

Подъехав к двухэтажному сараю, они выбрались из машины и пошли внутрь. Воздух был прохладным и сухим, пахло кожей и свежим сеном. Рене подвесил лампу на гвоздь между стойлами, потёр руки, отодвинул сено и потянул на себя крышку люка. Всё это время он что-то говорил – и это были не нервные попытки снискать расположение, а беззаботная весёлая болтовня. И если сцена в кафе возмутила Матео, то Рене она, казалось, лишь позабавила.