Белая невеста

Мы помолчали какое-то время. Собеседник показался мне сейчас настолько старым, изможденным, побитым жизнью, что почудилось, будто сама история сидела напротив. Живая история нашей страны, история целой эпохи. Он казался сейчас не живым человеком, а ожившим портретом со старинного гобелена, на фоне темно-алого бархата заката. Затихли его певицы, и лишь Коля-индеец долго импровизировал на своей гитаре. Иссиня-черной косы у него сейчас не было, зато в наличии был серебристый ежик, который выдавал его истинный возраст, увы, дядьке было хорошо за пятьдесят. Но вот индеец отложил русскую семиструнную, снова взял давешнюю гитару из панциря броненосца, и геленджикскую набережную опять огласили дикие латиноамериканские вопли: "Ай-ай-ай! Ау-ау-ау! Ча-ча-ча!" – и опять понеслась разухабистая, варварская, совершенно нестройная и нескладная, немелодичная какофония. То самое пресловутое фламенко, черт бы его побрал совсем. Видно, никуда уж не уйти человеку от голоса крови. Да, фламенко индеец играл ловко и виртуозно. Он, кажется, даже помолодел вновь и выглядел сейчас на тридцать с хвостиком. Играл с удовольствием и, что называется, с огоньком. С душой. Дерзко и весьма выразительно. Зажимал, например, струны на грифе, кроме пальцев левой руки, еще и зубами, что вызывало бурный восторг и шквал аплодисментов зрителей и просто прохожих зевак. Но игралось все это совершенно, кажется, без соблюдения каких-либо элементарных правил гармонии. Это были в самом деле варварские звуки, музицирование дикаря, точнее и убийственней не скажешь. Гитара, казалось, напрочь потеряла свое таинственное обаяние, искреннюю серьезность и мягкую задушевность, сейчас это был в самом деле какой-то ударный инструмент, некий тамтам, помогавший танцовщицам веселее дрыгать ножками, исполняя бразильский танец тико-тико – да, сейчас это была забава, баловство, чтобы веселее петь, удобней скакать, выделывая ногами незнамо что, и просто стучать об пол каблуками. И через какое-то время сделалось скучно, а игра музыканта показалась неясной и сбивчивой.

– Так и не научился я этой туземной игре, – сказал собеседник, отхлебывая свой оранжевый сок. – Для русского человека это невыразительные, незапоминающиеся, однообразные мелодии, хотя и необыкновенно сильные в смысле техники. Я понимаю вас, слушать это поначалу – настоящее мучение, но потом привыкаешь, и в некоторых местах даже кое-что начинает нравиться, но за душу все равно не берет. И очень однообразно. Сколько лет уже слушаю, но так и не научился этому хулиганству. А вот Коля запросто освоил, хотя никто и не учил его. А вообще-то его игру даже Педро хвалил…

– Какой Педро? Тот самый? – удивился я.

– Да, тот самый. В начале восьмидесятых он приезжал в Москву от журнала "Ревиста де музика", который издавался в Испании. И кто-то рассказал ему обо мне. Он сразу же прилетел сюда. Неделю тут, у меня, прожил. Потом оформил вызов, и я побывал в Испании. Были с ним и в Париже, в ресторане "Золотая рыбка", встречались с Алешей Димитриевичем. Он был тогда уже весьма плох. Переживал смерть своей сестры, сожалел о безвременной кончине Высоцкого, с которым так и не удалось записать пластинку. Однако спел для нас свой знаменитый на весь мир романс – "Очи черные". И между прочим рассказал, что в пятьдесят седьмом, в Буэнос-Айресе, ему пришлось как-то петь этот романс лично для Берии, для того самого, Лаврентия Павловича, который был давним и горячим его поклонником, а в Аргентине скрывался под чужим именем. Видно, состоял в тамошних спецслужбах каким-нибудь тайным советником… Но это уже другая история.

Я схватил его за руку. Видно, в глазах моих была написана такая жгучая просьба, что он, разведя руками, произнес:

– К сожалению, история темная и загадочная. Алеша говорил, что будто бы в журнале "Вокруг света" в номере пятом за пятьдесят восьмой год была напечатана фотография Берии, на фоне президентского дворца в Буэнос-Айресе, как тайный знак сыну и жене: не беспокойтесь, дескать, все нормально, жив-здоров. Приехав в Москву, я пошел в "Ленинку", чтоб взять этот журнал -мне его не выдали. В Краснодаре сказали, что именно этот номер почему-то не сохранился. Вот и все… А вы приходите завтра с утра, познакомлю вас со своей Еленой. С Еленой Евгеньевной. Она семь лет меня ждала. Однажды пошла, говорит, к реке, когда совсем уже надежду потеряла… Глядь, а по воде плывет бумажный кораблик. Выловила его из реки, развернула – а там, по бумаге в клетку, буквы какие-то, вроде как русские. Хоть разобрать ничего нельзя было, а топиться раздумала, опять надежда появилась. Так она после этого еще три года прождала. И дождалась. Приходите, мы будем рады.

10