С Егором деньги были, но она постоянно находилась в напряжении, опасаясь, что он в любой момент может ее бросить. Этот привычный страх превратился в ужас, когда Влада первый раз услышала, что у кого-то «все будет хорошо».
Остаться нищей было страшнее всего остального. Даже то, что она сделала, не было таким страшным.
Ей было почти не страшно, когда она протыкала пробку коньяка иглой от шприца и потом клала бутылку Егору в рюкзак.
И не слишком страшно, когда она выбрасывала кроссовки и джинсы и боялась опоздать в ресторан. Все обошлось, она почти не опоздала.
Она испугалась, когда вспомнила, что видела Людкину машину, когда бежала к подъезжающему Егору. И успокоилась, когда оказалось, что Людмилы, конечно же, там не было и быть не могло. В городе много коричневых машин, это не самый редкий цвет.
Потом ей было страшно, что нянька рассказала Татьяне про джинсы, но она устранила эту опасность и опять успокоилась.
Она думала, что больше бояться совершенно нечего, но она ошиблась.
И неожиданно Влада поняла, что ошиблась не сейчас. Она ошиблась давно, под сильной снежной метелью, делая свой выбор в машине Егора.
Тогда весь мир лежал у ее ног, и она даже не подозревала, как тяжело и страшно бороться за место под солнцем.
За окном стало совершенно темно. Она не успела задернуть занавески, и темнота пыталась пробраться в освещенную желтым электрическим светом квартиру.
Вернуться в метель и сделать совсем другой выбор хотелось так сильно, что Влада застонала.
— Вам нехорошо? — спросил третий, который до этого молчал.
— Нет, — покачала головой Влада. — Все нормально.
Темнота подступала и окутывала, и ничто не могло ее отогнать, даже электрический свет.
Эпилог
15 мая, воскресенье
Художник Вадим позвонил накануне вечером, и Таня едва смогла дождаться утра.
Увидеть картину хотелось ужасно и при этом немного страшно. Вадим мог обнажить что-то неприглядное, скрытое в Тане, о чем она сама и не догадывалась.
Лучше бы ей поехать одной, но об этом Степан даже слышать не хотел.
К студии Вадима они приехали минут на пятнадцать раньше назначенного времени и не были уверены, что Вадим их уже ждет. Но он их ждал, как всегда, радостно заулыбался и, как всегда, тут же зевнул.
— Ну как? — весело глядя на Таню, спросил он, когда она застыла перед небольшим холстом.
— Здорово! — вместо Тани ответил Степан.
Таня ничего не сказала. Она не знала, что может казаться кому-то такой красивой.
Она смотрела с холста со спокойной нежностью, а рядом сверкали капли воды на темно-зеленых немыслимых листьях, которых наверняка не бывает в природе. И она сама, и эти листья, и капли воды там, в сказке на холсте, были такими прекрасными, какой никогда не бывает действительность, но отчего-то казались вполне реальными.
— Здорово! — повторил Дробышев.
— Спасибо, — выдохнула Таня и с благодарностью посмотрела на Вадима.
Потом они с Вадимом пили вино, а Дробышев не пил, потому что за рулем.
И только когда Вадим заворачивал холст в оберточную бумагу, он неожиданно спросил:
— Знаете, что Влада?..
— Знаем, — ответил Степан.
— Мне ее жалко, — сказала Таня.
— А мне нет! — отрезал художник. — Она сама выбрала свой путь.
По дороге домой Таня заметила первые одуванчики. В последние годы одуванчиков было мало, траву постоянно косили, и они не успевали вырасти.
Смотреть на желтые пятна было приятно, и Таня проводила их взглядом.