Белая ночь

Поэтому, раз уж я такой хитрый и чувствительный тип, щадящий чувства брата, я шел за ним хвостом, пытаясь выяснить, какого чета он избегает разговоров со мной. Что ж, если ему так трудно сказать, узнаю сам. Я же сказал: я чувствительный. И изобретательный. И, возможно, немного упрямый.

Томас не слишком скрывался. Я ожидал, что он будет перемещаться по городу как осторожный кот по спинкам кресел-качалок, но он просто шел вперед, чертовски стильный в темных штанах и свободной малиновой рубахе, сунув руки в карманы, с лицом, по большей части скрытым шевелюрой.

Даже так он привлекал к себе женские взгляды. Он напоминал ходячую рекламу одеколона — с той только разницей, что даже молча и не двигаясь с места он заставлял женщин оглядываться на него через плечо и будто невзначай поправлять прическу.

В конце концов он дошагал до Парк-Тауэр и зашел в модный салон-тире-кофейню под названием «Кубок Куафера». Я покосился на часы и прикинул, зайти ли мне за ним туда. В окно я разглядел несколько человек, сидевших за стойкой в кафе. Пара довольно симпатичных девушек раскладывала чего-то там на прилавке, но ничего больше не было видно.

Я нашел точку, откуда просматривалась дверь, стал там и сделал вид, что меня нет — это проще, чем можно подумать, даже если рост у вас как у меня. Чуть позже в «Кубок» вошли две женщины, волосы и ногти которых буквально визжали «красотуля!». Салон открылся через несколько минут после того, как туда вошел Томас, и дела в нем сразу же пошли довольно бойко. Основную клиентуру составляли явно состоятельные, ужасно привлекательные и по большей части молодые женщины.

Это поставило меня перед дилеммой. С одной стороны, я не хотел, чтобы кто-либо пострадал из-за того, что мой брат потерял ради меня столько сил. С другой, мне не слишком улыбалось войти и застать брата, царящего над толпой готовых молиться на него женщин на манер какого-нибудь темного бога похоти и тени.

Я пожевал губу и в конце концов решил войти. Если Томас… если он превратился в такого же монстра, как остальные члены его милой семейка, я должен был хотя бы попытаться поговорить с ним, чтобы он немного одумался. Или хлопнуть по мозгам. Как получится.

Я толкнул дверь в «Кубок», и мне в нос немедленно ударил восхитительный аромат кофе. Внутри играла какая-то техно-музыка, громыхающая и бездумно-позитивная. В первом зале располагались кофейный бар, несколько столиков и маленький подиум перед тяжелым занавесом. Стоило мне войти, как одна из юных дам за стойкой бара одарила меня шипучей, с большим содержанием кофеина улыбкой.

— Привет! — произнесла она. — Вы записаны на сегодня?

— Нет, — ответил я, косясь на занавес. — Э… мне только поговорить кое с кем надо. Секундочку.

— Сэр, — недовольно нахмурилась она и попыталась перехватить меня на полпути. Мои ноги длиннее. Я улыбнулся ей в ответ и, опередив ее на пару шагов, отдернул занавес в сторону.

Техно-музыка сделалась немного громче. Задняя комната заведения пахла так, как обычно пахнет в салонах красоты — разнообразной химией. Дюжина парикмахерских кресел (занятых все до единого) выстроилась вдоль боковых стен; у дальней стены, на невысоком подиуме располагалось еще одно парикмахерское кресло, больше и разнообразнее оснащенное. У основания подиума стояло кресло для педикюра, и молодая женщина в грязевой маске, с огуречными кружками на глазах как раз подвергалась этой процедуре. Выражения лица ее я, разумеется, не видел, но поза ее выражала расслабленное блаженство. С противоположной стороны под феном сидела другая молодая женщина, с видом блаженства, какое бывает после удачной стрижки, читавшая журнал. И, наконец, еще одна женщина в главном, люксовом кресле, с видом такого же блаженства запрокинула голову назад, пока ей мыли волосы.

Волосы ей мыл Томас.

Он приятельски болтал с ней за работой, и она как раз смеялась, когда я вошел. Он, пригнувшись, прошептал ей что-то на ухо, и хотя от входа я не мог разобрать ни слова, тон его не оставлял ни малейших сомнений в том, что разговор велся между-нами-девочками, и она рассмеялась еще раз.

Томас засмеялся и подошел к столику с… инструментами, наверное. Он вернулся к ней с полотенцем и — ей-Богу, не вру! — дюжиной зажатых в губах шпилек. Он еще раз прополоскал ей волосы и принялся закалывать их.

— Сэр! — еще раз возмущенно окликнула меня девица из бара, ворвавшаяся следом за мной.

Все замерли и посмотрели на меня. Даже женщина с огурцами на глазах сняла один, чтобы посмотреть.

Томас застыл как вкопанный. Глаза его сделались большими как дамские зеркальца. Он поперхнулся, и шпильки выпали у него изо рта.

Женщины переводили взгляды с меня на него и обратно, возбужденно перешептываясь.

— Ты надо мной издеваешься, — сказал я.

— О-оф, — произнес Томас. — Ар-ри.

Одна из стилисток (назвать ее «парикмахершей» у меня язык не поворачивается) еще пару раз перевела взгляд с одного на другого и обратно.

— Томас? — спросила она (произнося это как «Тоу-мосс»). — Кто этот твой дружок?