Белая перчатка

Вепсейский лес отделялся от усадьбы широкой полосой пастбища, поросшего кое-где кустами дрока и вереска. Тропинка вилась между кустами, поднимаясь по склону холма до самой ограды парка, к перелазу. За оградой начиналась чаща деревьев – дубы, вязы, каштаны, – тропинка к дому шла через эту рощу.

Пройдя через лес, можно было увидеть юго-западную часть дома и заднюю стену двора; сад с плодовыми деревьями и цветником, обнесенный зеленой изгородью, выходил в эту же сторону, но он был расположен ниже, и из-за высокой стены рва его отсюда не было видно.

Войдя в чащу, трое путников сошли с тропинки и направились к дому в обход. Они подошли к нему с задней стороны и остановились в нескольких шагах от вала под купой деревьев, окружавших открытую лужайку.

Ночь была темным-темна, и, так же как и накануне, в небе, затянутом черными тучами, полыхали молнии.

Трое путников молча стояли под деревьями, глядя прямо перед собой. Когда молния рассекала небо, в темноте выступали западная стена дома с черными проемами окон, дворовые постройки и высокие дубовые ворота. В доме было темно, но в дворовых флигелях кое-где мерцал свет: по-видимому, кто-нибудь из слуг или солдат, расположившихся на постое, засиделся допоздна.

В свете молнии можно было разглядеть, что ворота, ведущие во двор, заперты; но тоненькая полоска света, пробивавшаяся из-под них в темноте, свидетельствовала, что в караульной под аркой горит фонарь.

В доме царила полная тишина. Только со двора иногда доносилось звонкое ржание, на которое откликалась лошадь, пасшаяся на лужайке парка, да собаки, подняв лай, будили гулкое ночное эхо.

Башенные часы над домом пробили двенадцать.

– А ты точно помнишь, девушка, какой он тебе назначил час? – тихо спросил Гарт, впервые нарушая молчание с тех пор, как они вышли из дома Дэнси.

– Конечно, помню, – ответила Бетси. – Он сказал – в двенадцать. Он будет на карауле всю ночь, а с двенадцати до двух сменяет караульного у заключенного – вон около той каморки под аркой. Видите, где свет пробивается...

– Тут раньше была кладовая, – вмешался Дэнси, – я ее хорошо знаю. Сколько раз, бывало, дичь туда носил, пока сэр Мармадьюк не узнал, что я и для себя ее стреляю, и отставил меня от должности. Да что говорить, получше тогда жилось Дику Дэнси!

– Так он, значит, сказал, чтобы ты пришла ровно в двенадцать? – продолжал расспросы Гарт, не слушая разжалованного лесничего.

– Нет, – отвечала Бетси, – после двенадцати. Он сказал мне – не подходить близко, пока не сменится стража и первая смена не уйдет в бараки.

– А как ты это узнаешь?

– Он сказал, что поставит фонарь на землю у ворот, и, когда увижу свет, чтобы я постучала в калитку – он мне откроет.

– Так ведь свет и сейчас видно из-под ворот! Еще до того, как часы пробили, было видно. Он, верно, про это говорил?

– Нет. Внизу у ворот есть лаз, через который ходит кошка. Вот он туда и поставит фонарь.

– Ну, тогда, значит, он еще не поставил. Надо глядеть в оба, чтобы не прозевать, у нас каждая минута на счету. А ты уверена, что он позволит тебе поговорить с мастером Генри?

– Он так сказал. Дал мне честное слово. Если только я сдержу свое обещание.

– Какое это обещание, дочка? – сурово спросил Дэнси.

– Да ничего такого, отец, – отвечала Бет. – Сущие пустяки, если подумать, ради чего я это пообещала.

– Не приставай к дочке, Дэнси! Она у тебя взрослая, сумеет о себе позаботиться, ничего дурного она не сделает, я за это ручаюсь.

– Да он все равно меня не пропустил бы, – продолжала Бет, – если бы не думал, что меня послала знатная леди. Пришлось мне пуститься на выдумки, Господи меня прости!

– Это ложь простительная! – успокоил ее Гарт. – Если бы все, кто лжет, лгали бы ради доброго дела, я думаю, им это простилось бы. – И Гарт с набожным видом поднял глаза к небу, но тут же, метнув взгляд к воротам, схватил Бет за руку. – Гляди! – сказал он. – Свет в кошачьем лазу!

В нижней части ворот сбоку виднелся желтоватый кружок света, проникавшего через довольно мутное стекло. Это был обыкновенный конюшенный фонарь, который кирасиры зажигали во время ночного караула. Сигнал был совершенно ясный, ошибиться было нельзя, и Бет, выслушав еще раз поспешные наставления, которые ей с обеих сторон нашептывали оба ее спутника, завернулась поплотнее в плащ и бросилась бегом через открытую лужайку к воротам – туда, где сидел в заключении человек, ради которого она, не задумываясь, готова была пожертвовать своим добрым именем и, быть может, понести суровое наказание. У калитки она остановилась, чтобы отдышаться после быстрого бега.

Как ни бесстрашна была дочь лесоруба, сердце ее сейчас сжималось, и она не могла побороть охвативших ее сомнений. Разве не могло случиться, что солдат ее обманул? Может быть, он просто хотел ее залучить к себе, а потом обвинить в измене королю? Или будет угрожать, чтобы добиться ее согласия на его любовные приставания?

Правда, до сих пор Уайтерс не позволял себе по отношению к ней ничего оскорбительного, и, когда она сегодня уговаривалась с ним встретиться, она положилась на его солдатскую честь.