Белая птица

И был еще один незабываемый бой. Два друга, люди одной судьбы, шли рядом в этом бою. Ленинградский фронт, блокада. Семен Петрович Николаенко командовал отдельной усиленной штурмовой ротой. Такие роты именовались еще панцирными. В ней не было рядовых, все командиры. Рота атаковала и штурмом  в з я л а  У р и ц к; взяла при свете дня, и было это так ошеломляюще дерзко и неожиданно, что наши не успели ее поддержать и закрепиться в Урицке. Рота отошла. В ней не было человека, который вернулся бы не раненый. Георгий Карачаев вынес Николаенко убитого, положив его на станок пулемета. Но всем в роте вернули звания и ордена.

Вскоре после этого Карачаева перевели в авиационные войска. И ему довелось срочно готовить в полет эскадрилью самолетов. Полет был много дальше, чем на остров Майорка, и, пожалуй, потрудней, чем через Северный полюс. Но самолеты были знакомы Карачаеву, как родные дети. Флагманскую из этих птиц он закладывал своими руками в год, когда началась его вторая, военная жизнь.

Эскадрилья поднялась и слетала и вернулась в полном составе. В этом первом ее полете участвовал Карачаев, и когда он был над Берлином, в самое неподходящее время маневров и бомбометания постылые слезы застлали ему глаза.

«Семен Петрович… брат мой… — думал он. — Поздравляю тебя. Целую тебя».

Анну вызвали в военкомат и вручили ей новенький аттестат от мужа из действующей армии.

Прибежала Зинаида с криком:

— А! Что я тебе говорила! Ну? Кончился твой развод? И неужели Георгий Георгиевич теперь это… действительно — правда… как Че-калов, Громов? Ой, Ань, ой!

Ей ответил Сережа с затаенным ликованьем:

— Полевая почта! Номер… одиннадцать двадцать один-бэ!

Первого числа нового месяца Анна в сопровождении директора вошла в школьный класс. Дети-старшеклассники встали и, когда директор сказал обычное: «садитесь», они остались стоять и долго стояли, глядя на Анну, потому, что все знали, кто ее муж, отец Сережи, совсем не загадочный, а просто надежный, верный человек, который так давно не был дома — оттого, что он военный, и его дом — вся наша земля, и все Сережки от Москвы до Мадрида — его сыновья.