Белая роза

Зэбе тоже был крещенным и вполне мог бы последовать их примеру. Но по какой-то причине он не стал этого делать.

– Увы, да, благородная дама, – ответил Зэбе с необычайной живостью, которая, очевидно, должна была заменить крестное знамение. – Он скончался в Константинополе, и я, вместе с нашим другом Жаном, везу молодого господина Перкена в отчий дом, где его ожидает безутешная мать.

– Но, как я вижу, он находится в плачевном состоянии, – заметила дама.

Зэбе согласно покачал головой.

– Этот молодой человек не способен передвигаться верхом, – заявила дама. – В седле вы его живым не довезете.

– Если он умрет в пути, то нам останется только похоронить нашу хозяйку, – воскликнул Зэбе. При этом он так отчаянно жестикулировал, что на глазах из обычного урода превратился в еще более омерзительное существо.

– Значит, она очень любит своего сына?

– О, мадам! Она живет лишь надеждой, что сможет когда-нибудь обнять его.

– Ну что ж, – проговорила благородная дама. – Никак нельзя, чтобы я бросила в несчастье семью Уорбека, моего приятеля, который при жизни оказал много ценных услуг и мне, и моим близким. Зря говорят, что знатные люди забывчивы… не так ли, капитан? Пусть со всеми предосторожностями поднимут этого молодого человека и отнесут в мою карету… В ней он спокойно проведет ночь и легче перенесет дорогу.

– Но, моя госпожа, – пробормотал ошеломленный Зэбе, – ведь мы направляемся к госпоже Уорбек…

– Отлично, сударь, и я направляюсь туда же.

– Но ведь мы его сопровождаем, благородная дама.

– Вот и сопровождайте… Только теперь вместо лошади, вы будете сопровождать карету, а мы будем сопровождать вас.

Зэбе посмотрел на Жана. Жан поклонился в пояс. Зэбе поклонился до земли.

– Все не так плохо, – подумал Зэбе. – Ведь я везу большие ценности. А этот пройдоха Жан мог их у меня украсть в дороге, вон какой он сильный!

После того, как он закончил свой внутренний монолог, двое слуг знатной дамы, выполняя ее распоряжение, перенесли молодого Уорбека в карету, а остальным слугам еще раньше было велено искать дорогу, чтобы обойти препятствие. Слуги срубили дюжину деревьев и через час явились и доложили, что проход для лошадей вскоре будет готов. Был слышен стук топоров и треск падающих лиственниц.

– Скоро путь будет расчищен, – обратилась дама к торговцу шерстью. – Вы все тоже можете им воспользоваться.

– Кто такая эта женщина, что прокладывает дороги в альпийских скалах? – спросил Томас Брук у одного из вооруженных людей.

– Это ее светлость вдовствующая герцогиня Бургундская, – ответил закованный в латы всадник.

– Вдова Карла Смелого! – воскликнул торговец, и эта новость вскоре разнеслась по всему каравану.

Но швейцарцы лишь пожали плечами.

– Похоже, – сказал один из них по-немецки, – этот род существует лишь для того, чтобы переворачивать весь мир вверх дном. Покойный герцог Карл вытрясал души из людей, а герцогиня взялась за горы.

– Тише вы! – прошептал Томас Брук. – Счастье, что вы говорите по-немецки.

– Каждый швейцарец волен говорить все, что он хочет, – заявил другой житель Берна. – Это право говорить свободно мы приобрели в Грансоне, в Муртене, в Нанси и заплатили за него звонкой монетой[1]. Если не верите, так спросите у герцогини.

И сыны Гельвеции расхохотались от всей души.

Внезапно герцогиня с большим достоинством повернулась в их сторону и сказала по-немецки:

– Одно только вы не приобрели – это право оскорблять женщину, которая оказывает вам услугу. Очень уж вы заносчивы, господа бернские буржуа. Это не вы победили герцога, моего дорогого супруга. Его поразил гнев Божий. Если вы не боитесь гнева Господня, то бойтесь моего гнева. Неровен час, я решу вас повесить.

– Что касается вас, мистер торговец, – продолжила герцогиня, поворотившись к оторопевшему Бруку, – то послушайтесь моего совета, держитесь подальше от таких попутчиков. Они презирают Бургундию, ну а вы очерняете Йорков. Вы встали на опасный путь, и если будете следовать ему, то для вас это плохо кончится.

Брук был не из тех, кому надо повторять дважды. Он мгновенно отскочил подальше от швейцарцев и этим даже вызвал улыбку у герцогини, которая все это время сохраняла крайнюю серьезность, граничащую с меланхоличностью.

А на швейцарцев вдруг напала дрожь. Они застыли на месте и мяли в руках свои береты, явно не желая принимать мученическую смерть во имя патриотических чувств.

Нельзя с уверенностью утверждать, но, возможно, демонстрация бургундских аркебуз и пик явилась своеобразным и красноречивым реваншем за бургундские кости, оставленные на швейцарских полях сражений.

Вскоре эскорт герцогини, увеличившийся за счет покорных участников каравана, двинулся в путь по новой дороге, а луна, поднявшаяся из-за зубчатых скал, освещала тропу, вьющуюся меж гранитных откосов.

III