Белая роза, Черный лес

Свет в доме, конечно, не горел, вокруг стояла тишина. Ни тебе телефонных звонков, ни сварливых жен, ни вопящих под пытками подозреваемых. Наслаждение, да и только. Уже много лет Фогель не испытывал такого покоя. Он постучал в дверь. Потом еще постучал. Тишина. Дверь была заперта.

Фогель подошел к небольшому окну, заглянул. В спальне был порядок – казалось, тут давно никто не спал, но он разглядел смятое покрывало, а на столике – свежие пятна от свечи.

Гестаповец вернулся к двери и попытался ее выбить. Получилось с третьей попытки. В пятьдесят лет он еще о-го-го.

Часы в прихожей встретили его неустанным тиканьем. Фогель крикнул, хотя уже знал, что никто не отзовется. Он прошел в гостиную и увидел на полу светлое пятно – доски зачем-то оттирали. Наклонился, потрогал.

Найдя в углу лампу, Фогель зажег ее и заглянул в кухню. Пепел в очаге не успел слежаться, ему не больше двух дней. Он вернулся в гостиную, стал разглядывать стены. Увидел в одной из них небольшое круглое отверстие. Потрогал – дырка от пули. Уже этого достаточно, чтобы уехать и привезти сюда людей, только сначала нужно еще посмотреть. Хозяева явно убегали в спешке.

Фогель зашел в большую спальню, пошарил в шкафу, заглянул под кровать. Нашел старую одежду да кое-какие принадлежности дамского туалета. Отправился в другую спальню. Распахнул дверцу шкафа – тоже старая одежда, мужская и женская. Порывшись в тумбочке и на туалетном столике, присел на кровать – собраться с мыслями. Под его основательным весом кровать скрипнула, а затем он почувствовал ногами легкий сквознячок. Очень слабый, ощутимый лишь потому, что, когда он сел, штанины чуть поднялись. Фогель нагнулся и увидел щель в полу. Он встал и отодвинул кровать. Потом сходил в кухню за ножом – и скоро смотрел в остекленевшие глаза Даниэля Беркеля.

Каролина Бидерман считала себя хорошим человеком и заботливой соседкой. Сначала она навещала старика из чувства долга, а позже искренне привязалась к Герману и даже с нетерпением ждала, когда настанет время к нему идти. Муж ее предпочитал сидеть и читать газеты или слушать радио, а в промежутках прикладываться к стаканчику домашнего шнапса. Оба сына отдали свои жизни рейху, а дочери давно вышли замуж, одна за чиновника в Бремене, а другая за капитана во Фрайбурге. Даже хорошо, думала Каролина, что ей есть о ком заботиться. Германа она навещала почти каждый день – готовила ему обед и слушала бесконечные рассказы о прежних лучших временах. Его политические взгляды граничили с либеральными – это слово нынче стало ругательным, – но Каролина старалась не обращать внимания. Мало ли что старики плетут. Какой с них спрос.

Каролина сунула руку под цветочный горшок у двери Германа и вдруг заметила, что он стоит не так, как обычно.

Герман дремал в кресле, и она пошла прямиком в кухню – готовить овощную запеканку. Когда она застучала ножом, старик проснулся и что-то сказал.

– Не вставайте, герр Гербер. Это я.

Через пять минут она нарезала овощи, сунула в духовку и вышла из кухни.

– Каролина, ты такая славная.

– Стараюсь, герр Гербер. Через двадцать минут будет готово. Я вам еще понадоблюсь?

– Нет, я справлюсь.

– У вас гости были?

– Да. Внучатая племянница. Заблудилась в горах. Утром зашла немного отдохнуть. Я ее накормил, и она ушла. Я очень был рад, давным-давно ее не видел. И не упомню, сколько лет.

Каролина насторожилась.

– Франка? Это которую судили в Мюнхене вместе с врагами-диссидентами, что выступали против фюрера?

– Да, та самая. Она свою ошибку искупила, и ее восстановили в правах.

– Конечно-конечно. Людям нужно давать второй шанс. Хотя бы некоторым. Ну, мне пора. Если что понадобится, зовите. А нет – так завтра зайду.

Каролина ушла, провожаемая словами благодарности – и одолеваемая сомнениями. Может, ничего особенного и не случилось, но в такое время лучше себя обезопасить. Конечно, эту девушку обманули, заморочили. И все же ее признали виновной… да и граница недалеко. Чего ради она бродила тут ночью? Почему не попросила кого-нибудь из соседей отвезти ее домой?

Лучше сообщить, куда следует. Местная полиция наверняка заинтересуется.

Фогелю не хотелось оставлять тело убитого товарища под полом затерянной в горах лачуги, однако он знал: место преступления трогать нельзя. Другом своим он Беркеля никогда не считал, но все же тот был хороший человек, семьянин, верный солдат рейха. При жизни Даниэля об этих качествах как-то не думалось. На обратном пути Фогель, снедаемый ненавистью к убийце, так вцепился в руль, что побелели костяшки.

Бросив машину на подъездной дорожке к зданию гестапо, он сразу собрал всех дежурных сотрудников на срочное совещание. Новость их буквально потрясла; каждый поклялся отомстить подлой твари, дерзнувшей совершить столь жестокое и гнусное преступление. Фотографии Гербер в деле не оказалось, и художник-криминалист набросал портрет по описаниям тех сотрудников, кто ее видел.