Треш был нашим противником, когда Черный Отряд служил в Гоэсе. И наша братия здорово отпинала их. Так здорово, что они вспомнили Отряд через столько лет, хотя и Гоэса-то больше не существовало.
По дороге к южному выезду из города мы остановились у рынка под открытым небом.
Могаба послал пару своих лейтенантов за различными припасами. Тут Гоблин расквакался, едва не заходясь от негодования, — Одноглазый настропалил бесенка держаться за его спиной, передразнивая каждое слово и жест. Вот и сейчас бес тащится за Гоблином, изображая глубокую задумчивость на лице. Масло с Ведьмаком и Шандалом утрясают детали сложного спора, в результате которого большие деньги должен выиграть тот, кто точнее всех угадает время определенного Гоблинова контрудара. Трудность заключалась в определении, что же считать определенностью.
Одноглазый обозревал происходящее с кроткой улыбкой на губах. Он был весьма доволен собой. Он уверен, что наконец-то утвердил свое первенство. Нары стояли вокруг, по-военному угрюмые, однако слегка озадаченные тем, что прочие выказывали куда меньше дисциплинированности — то есть держались как обычно. Ранее, на реке, у них не было случая разочароваться в нас.
Одноглазый подкатился ко мне:
— Эти люди опять на нас кисляк мочат. Теперь я всех вычислил. Четверо мужчин и женщина.
— Окружить и взять. Посмотрим, что у них на уме. Где Сопатый?
Одноглазый показал на него и исчез. Приблизившись к Сопатому, я заметил пропажу дюжины своих. Одноглазый желал работать наверняка.
Я приказал Сопатому объяснить Могабе, что нам все же не полгода воевать, к чему столько запасов? Достаточно на раз или два, пока не минуем Порог. Он заболтал в обе стороны. Могаба героически боролся с диалектом Самоцветных Городов, который уже начал осваивать. Умом и сообразительностью он не был обделен. Мне он нравился. Мыслил он достаточно гибко, чтобы понимать: за двести лет легко могли возникнуть две различные версии Отряда. И, соответственно, старался отнестись к нашей без предубеждений.
Как и я сам.
— Эй, Костоправ! Иди сюда!
Явился Одноглазый, ухмыляясь, словно опоссум, волокущий домой добычу. Добычей оказались трое мужчин помоложе, причем двое из них были белыми, и все — весьма обескуражены. Женщина — здорово разозленная. И старик, точно спящий на ходу.
Я смерил взглядом белых, снова задаваясь вопросом: какого дьявола им здесь понадобилось?
— Есть им что сказать в свою защиту?
Подошедший Могаба задумчиво осмотрел черного.
Тут выяснилось, что женщине, безусловно, есть что сказать, да еще как! Белый с волосами потемнее слегка поник духом, но прочие лишь ухмылялись.
— Проверим их на разных языках, — сказал я — Наши знают почти все северные наречия.
Откуда ни возьмись, выскочил Жабомордый:
— Попробуй на розеанском, начальник! Нутром чую.
Затем он что-то протарахтел, обращаясь к старику. Тот подскочил едва ли не на фут. Жабомордый захрюкал от смеха. Старик взирал на него, словно на привидение.
Прежде чем я успел спросить, чем это он так вербально уязвил старца, блондин заговорил по-розеански:
— Вы — Капитан этой части?
Я понял его, однако мой розеанский, много лет пролежавший без дела, здорово заржавел.
— Да. Каких языков еще знаешь говорить?
Он попробовал еще пару. Форсбергский его оказался паршивеньким, но лучше моего розеанского.
— Что за дьявольщина с вами, ребята?
Тут же он пожалел о сказанном.
Я взглянул на Одноглазого. Тот пожал плечами.
— О чем ты говоришь? — спросил я.
— Э-э… О вашем сплаве по реке. Вы совершили невозможное. Года два до вас никто не мог пробраться. Я да Корди с Ножом — мы были из последних.
— Нам просто повезло.
Он нахмурился. Он слышал, что рассказывали паши матросы.
Глава 22
Таглиос
Добравшись до реки, мы поплыли ко Второму Порогу. Обгонявшие нас разносили вести о нашем возвращении. Идон, длинный и узкий обрывок настоящего города, оказался городом призраков. Живых душ там набиралось едва ли с дюжину. И это было еще одно место, где Черный Отряд до сих пор помнили. Внутреннего покоя это не прибавляло.
Что же наша братия им такого сделала? Анналы изрядно распространялись о Нежных Войнах, но не упоминали ничего, что могло бы ужасать потомков, переживших их.
За Идоном, пока искали шкипера, набравшегося бы духу отвезти нас на юг, я велел Мургену поднять знамя над лагерем. Могаба, подходя к делу со своеобычной серьезностью, окружил наш бивак рвом и слегка укрепил оборону. А я тем временем взял лодку, переправился через реку и поднялся на холмы, к развалинам Чон Делора. Там, в полном (если не считать ворон) одиночестве, я целый день скитался по этому весьма популярному мемориалу мертвой собаки и все думал: какие же люди служили в Отряде в прежнее время?
Подозрения, что они не многим отличались от меня, внушали опасения. Захваченные ритмом походного марша настолько, что свернуть в сторону просто не могли…