Белая Роза. Игра теней

Сироп уселся за стол, отодвинул в сторону шахматную доску, на которой они так долго соревновались. Он вытащил из укромного местечка за правой ножкой стола длинный лист бумаги. Грай заметил паучий почерк.

— Взятый? Сударь?

Грай каждый раз почти забывал добавить «сударь», и привычка эта Сиропа очень беспокоила.

— Да. От Госпожи, со всеми полномочиями. Он не пережимал, нет. Но рекомендации делал. И упоминал людей, чье поведение кажется ему неприемлемым. Твое имя стояло в списке первым. Какого беса ты шляешься по округе всю ночь?

— Думаю. Заснуть не могу. Война сделала что-то. Я многое видел. Повстанцы. Мы не ложились спать из страха, что они атакуют. А если уснешь — во сне видишь кровь. Горящие дома и поля. Визг скотины и детей. Это было хуже всего. Плачущие дети. Я все еще слышу их плач. — Он почти не преувеличивал. Каждый раз, ложась в постель, он слышал детский плач.

Он говорил правду, вплетая ее в ложь. Детский плач. Дети, чьи голоса преследовали его, были его собственными невинными младенцами, брошенными из боязни ответственности.

— Знаю, — ответил Сироп. — Знаю. Во Рже убивали детей, чтобы те не попали к нам в руки. Самые жестокие из солдат плакали, видя, как матери бросают со стены своих младенцев и кидаются вслед за ними. Я никогда не был женат, и детей у меня нет. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. У тебя дети были?

— Сын, — ответил Грай тихо и сдавленно, едва не вздрагивая от боли, — и дочь. Двойняшки. Давно и далеко отсюда.

— И что стало с ними?

— Не знаю. Надеюсь, что они еще живы. Они примерно ровесники Кожуху.

Сироп поднял бровь, но промолчал.

— А их мать?

Глаза Грая стали железом. Раскаленным железом клейма.

— Умерла.

— Мне жаль.

Грай промолчал; выражение лица его наводило на мысль, что ему вовсе не жаль.

— Ты понимаешь, что я говорю, Грай? — спросил Сироп, — Тебя приметил Взятый. А это нездорово.

— Понял. А кто из них?

— Не знаю. Кто у нас из Взятых интересуется мятежниками?

— Какими мятежниками? — фыркнул Грай. — Мы их при Чарах стерли с лица земли.

— Может быть. Но есть еще эта Белая Роза.

— Я думал, ее вот-вот возьмут.

— Да, ходит такой слух, что ее еще до конца месяца в кандалы закуют. С тех пор, как мы о ней впервые услышали, так он и ходит. Она быстро бегает. Может быть, достаточно быстро. — Улыбка Сиропа померкла. — Ну, когда Комета вернется, меня тут уже не будет. Бренди?

— Да.

— Шахматишки? Или на работу спешишь?

— Да пока нет. Одну партию.

На середине игры Сироп напомнил:

— Не забудь мои слова. Взятый сказал, что улетает. Но это его слова. Может, он тут за кустами прячется.

— Буду осторожен.

Еще бы. Только внимания Взятого ему не хватало. Он слишком далеко забрался, чтобы рисковать по пустякам.

Глава 12 Равнина Страха

Была моя вахта. В желудке стояла гложущая, свинцовая тяжесть. Высоко в небе весь день кружили точки. Парочка вертелась — патрулировала — там и сейчас. Постоянное присутствие Взятых было недобрым знаком.

Чуть ниже планировали в послеполуденных небесах две пары мант. На восходящих потоках они поднимались, потом, кружа, опускались, поддразнивая Взятых, пытаясь подманить их поближе к границе. Они недолюбливали пришельцев вообще, а этих — особенно, потому что те раздавили бы мант, если бы не другой чужак, Душечка.

За ручьем прохаживались бродячие деревья. Блестели мертвые менгиры, пробужденные каким-то образом от обычной спячки. Что-то назревало на равнине — нечто, чего ни один чужак не поймет.

За пустыню зацепилась огромная тень. В вышине плыл, бросая вызов Взятым, одинокий летучий кит. Порой до земли долетал едва слышный низкий рев. Первый раз слышу, чтобы кит говорил. Для них это признак ярости.

Забормотал, зашептался в кораллах ветер. Праотец-Дерево пропел возражение киту.

— Скоро твои враги придут, — произнес менгир рядом со мной.

Я вздрогнул. Его слова напомнили мне недавний ночной кошмар, не запомнившийся, но полный ужаса.

Я не позволил себе пугаться подлой каменюги. Сильно пугаться.

Что они? Откуда пришли? Почему отличаются от обычных камней? И если уж на то пошло — почему равнина так дико отличается от всего мира? Почему она так жестока? Покамест нас терпят как союзников против более серьезного врага. Но посмотрим, сколько продержится эта дружба, когда Госпожа падет.

— Когда?

— Когда будут готовы.

— Великолепно, каменюга. Объяснил.

Мой сарказм не прошел незамеченным — просто его не откомментировали. Менгиры сами славятся сарказмом и ядовитым языком.

— Пять армий, — пояснил голос. — Долго ждать не будут.

Я ткнул пальцем в небо:

— А Взятые летают как хотят. Беспрепятственно.

— Они не чинят препятствий.

Сущая правда. Но извинение слабое. Союзники должны быть союзниками. Летучие киты и манты обычно считают одно появление на равнине достаточным препятствием. Мне пришло в голову, что Взятые могли их подкупить.

— Неправда, — Менгир подвинулся. Теперь его тень падала мне на ноги. Я наконец оглянулся. В нем было каких-то десять футов. Недоросль.

Он прочитал мои мысли. Черт.

Менгир продолжал сообщать мне то, что я и без него знал.