Белая Роза. Игра теней

— Я был в Курганье. Я видел сам. Лейтенант, эта тварь скоро вырвется. Одно из ее созданий уже на свободе и, возможно, гоняется сейчас за Одноглазым с товарищами. Меня Госпожа убедила. Властелин вот-вот сорвется с цепи — и это будет пострашнее Арчи. — Я повернулся к Госпоже: — Ардат, как мы там считали? Я сбился со счета на равнине. Когда мы выезжали, оставалось девяносто дней.

— Сюда вы добирались восемь, — подсказал Ильмо.

Я поднял бровь.

— Менгиры.

— Ну да, конечно. Восемь дней. Из девяноста — это в худшем случае. Через восемьдесят два дня Великий курган отворится. — И я подробно рассказал, как разливается Великая Скорбная река.

Лейтенанта я не убедил. Ильмо — тоже. И я не винил их. Госпожа коварна, и замыслы ее хитроумны. А наши поганцы всех судят по себе. Я не входил в миссионерский раж — я и сам не до конца верил в грядущую катастрофу.

Верят мне эти двое или нет — неважно. Решения принимает Душечка.

Она потребовала, чтобы вышли все, кроме меня. Я попросил Ильмо показать Ардат подземелье и подыскать ей комнату. Он глянул на меня искоса — как и все остальные, он подумал, что я подружку домой приволок.

Мне с трудом удалось удержаться от улыбки. Столько лет меня изводили из-за романтической чепухи, что я кропал, когда мы только-только поступили к Госпоже на службу. А теперь я привел Госпожу в свой дом.

Мне казалось, что Душечка захочет поговорить о Вороне. Я не ошибся, но меня здорово удивило, когда пальцы ее показали: — Она прислала тебя, чтобы заключить союз?

Сообразительная чертовка.

— Не совсем, но практически — да.

Я постарался описать все подробности, как известные, так и домысленные. Язык знаков — очень медленная штука, но Душечка оставалась спокойна и терпелива, — то, что творилось в ее душе, никак не проявлялось внешне. Мы перешли к ценности — вернее, ее отсутствию — вороха бумаг в моей комнате. О Вороне она не сказала ни слова. Как и об Ардат, хотя моя спутница явно не выходила у нее из головы.

— Госпожа права в том, — показала Душечка, — что, когда Властелин готов восстать, старые свары отступают. Меня беспокоит другое: реальна ли угроза? Или это всего лишь хитроумная интрига, из тех, на которые, как мы знаем, Госпожа способна?

— Реальна, — ответил я, — Меня убедил Ворон. Он был уверен в этом задолго до того, как у слуг Госпожи появились первые подозрения. Сколько я знаю, их убедили именно собранные им свидетельства.

— Гоблин и Одноглазый — они живы?

— Я не слыхал, чтобы их поймали.

— Она должны быть где-то недалеко. Документы. Ключ все же в них.

— Даже если в них нет имени Госпожи, а только ее супруга?

— Она желала их видеть?

— Подозреваю, да. Меня отпустили по определенному поводу, но причины за этим поводом я не вижу.

— Так я и думала. — Душечка кивнула.

— Но я убежден — она искренна. Властелин представляет опасность более грозную и близкую. А предусмотреть, каким способом она может предать нас, несложно.

— Остается Ворон.

Вот мы и приехали.

— Да.

— Я подумаю, Костоправ.

— У нас мало времени.

— И все время в мире. Я подумаю. А вы с твоей подружкой пока переводите.

Я понял, что меня отсылают еще до того, как мы добрались до причины этой беседы наедине. Лицо у Душечки было каменное. Что творится за камнем — не разберешь. Я медленно двинулся к дверям.

— Костоправ, постой, — показала она.

Я остановился. Начинается.

— Кто она, Костоправ?

Проклятие! Опять меня обошли. Холодок по спине. Чувство вины. Я не хотел врать Душечке в лицо.

— Просто женщина.

— Значит, ничего особенного? А может быть, близкий друг?

— Кое-что особенное в ней есть. На свой лад.

— Понимаю. Попроси Молчуна зайти.

Я снова поднялся, молча кивая. Она не останавливала меня, пока я не начал открывать дверь.

Она приказала мне сесть — я подчинился. Душечка осталась на ногах.

— Ты думаешь, что я холодно отношусь к новостям, — показала она, расхаживая по комнате. — Тебе неприятно, что я встретила весть о том, что Ворон жив, без особенной радости.

— Нет. Я думал, это потрясет тебя. Взволнует.

— Не потрясло. Я ожидала чего-то в этом роде. Расстроило — да. Когда открываются старые раны, очень больно.

Я изумленно смотрел, как она мечется.

— Наш Ворон. Он так и не вырос. Неколебим, как скала. Лишен малейших следов обезволивающей совести. Силен. Хитер. Жёсток. Жесток. Все это, и сверх того. Так? Так. И трус.

— Что? Как ты можешь…

— Он сбежал. Много лет назад его жена оказалась замешана в каких-то махинациях с Хромым. Думаешь, он попытался узнать правду, во всем разобраться? Нет, он убивал и записался в Черный Отряд, чтобы убивать. Он бросил двух младенцев на произвол судьбы.

Теперь Душечка кипела. Она раскрывала тайны, выплескивая наружу то, что я знал прежде лишь по смутным, расплывчатым намекам.

— Не защищай его, — говорила она. — Я не преминула выяснить.