Белая роза

К нам ринулись на своих рыбообразных коврах Взятые, вооруженные до самых жабер. Паника меня и разбудила. Следопыт помог мне встать. Мельком глянув на костер встающего солнца, я высмотрел Взятых, летевших конвоем вокруг нас. Гоблин ожидал нападения и выл в голос. Одноглазый нашел повод обвинить во всем Гоблина, и они опять сцепились.

А время шло, и ничего не происходило. Почти к моему удивлению. Взятые просто летели рядом. Я покосился на Госпожу. Та подмигнула – я чуть не сел.

– Приходится сотрудничать, несмотря на разногласия, – произнесла она.

Гоблин услышал. Он в мгновение ока забыл о ругани Одноглазого, посмотрел на Взятых, потом – на Госпожу. И присмотрелся.

Я увидел, как до него дошло.

– Я вас помню, – пропищал он пронзительнее обычного.

Морда у него была ошалелая. Помнил он тот единственный раз, когда имел с Госпожой нечто вроде личной встречи. Много лет назад, пытаясь связаться с Душеловом, он застал Взятую в Башне, в присутствии Госпожи…

Она улыбнулась своей очаровательнейшей улыбкой. Той, от которой статуи плавятся.

Гоблин отвернулся, прикрыв глаза ладонью. Потом глянул на меня совершенно жуткими глазами. Я не выдержал, рассмеялся.

– Ты всегда обвинял меня…

– Но я же не просил тебя это делать. Костоправ! – Голос Гоблина взвился ввысь, к полной неслышимости. Колдун хлопнулся на задницу.

Молния не размазала его по небу. Через несколько минут он поднял глаза, заявил: «Ильмо усрется!» – и идиотски хихикнул.

Ильмо наиболее рьяно напоминал мне о моих романтических бреднях в отношении Госпожи.

Потом, когда юмор поулетучился, Одноглазый прошел через все стадии и подтвердились худшие страхи Молчуна, я задумался о своих товарищах.

В общем-то они двинулись на запад по Душечкиному приказу. Им и словом не обмолвились о союзе с нашим бывшим врагом.

Дурачье. Или сглупила Душечка? Что случится, когда Властелин будет повержен и мы вновь сможем вцепиться друг другу в глотки?..

Осади, Костоправ. Душечка училась играть в карты у Ворона. А Ворон мог любого раздеть.

К закату мы пролетали над Облачным лесом. Интересно, что о нас подумали в Лордах? Мы пролетели над самым городом. Зеваки так и высыпали на улицы.

Розы миновали ночью. И другие города, знакомые по молодым годам, проведенным нами на севере. Разговоров было немного. Мы с Госпожой держались вместе; по мере того как наш необычайный флот близился к месту назначения, напряжение наше росло, а искомые ключи так и не находились.

– Долго еще осталось? – Я потерял счет времени.

– Сорок два дня, – ответила она.

– Мы так долго проторчали в пустыне?

– Когда веселишься, время так и летит.

Я вскинулся. Шутка? Да еще такая затрепанная? От нее?

Ненавижу, когда враги становятся людьми. Не положено им этого.

Госпожа вела себя со мной как человек уже два месяца. Как я мог ее ненавидеть?

До Форсберга погода оставалась почти пристойной. Потом началась тухлая гнусь.

Зима вступила в свои права. Освежающие ледяные ветры, заряженные картечью снежной крупы.

Превосходный наждак для моего нежного личика. Под этой бомбардировкой передохли даже вши на спинах летучих китов. Все мы ругались, и ворчали, и проклинали все на свете, и жались друг к другу в поисках тепла, которого не осмеливались получить от давнего союзника человека – огня. Только Следопыту все было нипочем.

– Его хоть что-нибудь беспокоит? – спросил я.

– Одиночество, – ответила Госпожа самым странным тоном, какой я когда-либо слышал из ее уст. – Если хочешь безболезненно прикончить Следопыта, запри его в одиночке, а сам уйди.

Меня пробрал до костей мороз, который ничего общего не имел с погодой. Кто из моих знакомых был в одиночестве чудовищно долго? Кто, возможно – только лишь возможно, – начал сомневаться: а стоит ли абсолютная власть такой цены?

Я без всякого сомнения знал – она наслаждалась каждой секундой нашего спектакля на равнине. Даже в минуты опасности. Я знал, что, достань у меня наглости, я мог бы стать ей не только мнимым любовником. По мере того как приближался срок вновь становиться Госпожой, в ней росло тихое отчаяние.

Я мог бы приписать это чувство ее напряжению – ей предстояли тяжелые времена, и она знала нашего врага. Но дело было не только в напряжении. По-моему, я ей по-человечески нравился.

– У меня есть к тебе просьба, – тихо произнес я, когда мы жались друг к другу, стараясь не думать о том, какая женщина прижимается ко мне.

– Что?

– Анналы. Это все, что осталось от Черного Отряда. Много веков назад, когда создавались Свободные Отряды Хатовара, была дана клятва. Если хоть кто-то из нас переживет гибель Отряда, он должен их вернуть.

Не знаю, поняла ли она. Но она ответила:

– Они твои.