Белая штора

— Вот оно что… — Олег подошёл и давно знакомым жестом положил обе руки мне на плечи. Тяжесть его ладоней была неприятна, но я только чуть пригнулся, как Атлант, на которого легла небесная твердь.

— Ты решил, что я не принимаю тех, чью судьбу не могу изменить в лучшую сторону, — продолжал он, глядя теперь безотрывно мне в глаза.

Он даже не моргал, и я старался не моргать тоже.

— Ты ошибаешься, Дима. Просто и у меня есть свои… ну, если не правила… я не хочу иметь дело с людьми, изначально мне неприятными… или с теми, чьё счастье связано с очевидными неприятностями для других… Я выбираю, да. Ты считаешь, что у меня нет на это права?

— Ну что ты, — пробормотал я. — Просто…

— Подумал о том, что я мог бы для тебя…

— Нет, — усмехнулся я, — ты этого, конечно, не сделаешь, а я этого не хочу.

— Хочешь, — жёстко сказал он. — Не надо врать, я вижу по твоим глазам. Ты хочешь быть счастливым, этого хотят все. Ты хочешь, чтобы дух Иры больше не мешал тебе жить. Ты хочешь забыть её…

— Нет!

— Хорошо: помнить, но так, немного, ставить каждый год свечку, и достаточно. И жить своей счастливой жизнью. Ты пришёл ко мне, чтобы я склеил твою нынешнюю ветвь с такой, где ты благополучен, счастлив и…

— Нет, — сказал я, но моргнул и опустил взгляд. Я хотел этого. И что? Он мог это сделать, я знал. Но понимал, что ради меня он не шевельнёт и пальцем.

— Да, — вздохнул он и ещё крепче (или мне показалось?) надавил мне на плечи. — Знаешь, Дима… Когда ты вошёл и мы узнали друг друга… первое, что я сделал — просчитал в уме склейки, которые мог бы… для тебя… Даже если бы ты не попросил меня об этом, я решил, что сделаю… Потому что жить без Иры… Я знаю по себе, но себе я не могу помочь, будь она проклята, эта твоя теорема… А тебе помочь я мог, да, иначе для чего я вообще живу на свете?

Он наконец снял руки с моих плеч, и я выпрямился, мне сразу стало легко. Оттого ли, что исчезла тяжесть, или оттого, что я на минуту решил: Олег может, Олег сделает…

— Нет ни одной ветви в многомирии, — сказал Олег, опустив руки и взгляд, — где тебе было бы хорошо. Ни одной. Что я могу с этим сделать?

— Чепуха! — воскликнул я и отступил на шаг. — Ты же знаешь, что это чепуха, зачем ты так… Мы обсуждали эту проблему ещё…

— Да, — перебил он меня, — мы это обсуждали.

— Многомирие бесконечно! — воскликнул я. — Мироздание — это бесконечное число ветвей реальности, и все, без исключения (какие могут быть исключения в бесконечном наборе?), варианты любых событий, явлений, процессов, в том числе и человеческой жизни, просто обязаны осуществиться, как одна из бесконечного числа возможностей, и значит…

— Значит, — с сожалением сказал Олег, — прав был ты, а не я. Ведь это ты доказывал, что число ветвей не может быть бесконечно большим, поскольку волновое уравнение для каждого события имеет ограниченное число решений.

— Да, но я с тех пор…

— А я, — Олег повысил голос, — утверждал, что число ветвлений каждого события бесконечно велико и, следовательно, должны существовать в бесконечности многомирия абсолютно все варианты человеческой судьбы — счастливые и несчастные. Я был уверен! А теперь знаю, что ошибался. Число ветвлений каждой судьбы ограничено, Дима. Извини. Я ничем не могу тебе помочь. Я хотел. Очень. Хотя бы в память об Ире… Чтобы тебе было хорошо. Не получается. Среди огромного числа вариантов твоей жизни нет ни одного, в котором ты был бы счастлив.

— Ну вот, — сказал я, ощущая в душе пустоту, которая, как я теперь знал, не заполнится никогда, — мы и разрешили давний научный спор. Ты хотя бы раз признал, что прав я, а не ты.

— Число ветвлений конечно, — повторил он. — Ты рад, что оказался прав?

Он что, издевался?

— Прощай, — сказал я, вышел и тихо закрыл за собой дверь. Три секретаря пророка, сидевшие за компьютерами, даже взгляда на меня не подняли. «На сегодня приём окончен», — прошелестело из скрытых под потолком динамиков, и десятки людей, ожидавших в приёмной, с разочарованием вздохнули.

На улице было ветрено, накрапывал дождь. Машина, взятая напрокат, стояла в двух кварталах: ближе не оказалось мест для парковки. Когда я сел за руль, волосы мои были мокрыми, рубашка прилипала к телу, а мыслей не было вообще. Кроме одной. Зачем мне такая жизнь?

Я медленно ехал по правой полосе и даже не знал, в каком районе города оказался, когда впереди появился указатель: «Дальше — тупик». Я свернул к тротуару и заглушил двигатель.

Когда-то мы спорили с Олегом. Не только мы, конечно, это был популярный лет пятнадцать назад спор в теоретической эвереттике: ограничено ли число событий в мире постоянных ветвлений. Я говорил: да, ограничено, и мои аргументы… Господи, я и представить не мог, что, победив в научном споре, проиграю собственную жизнь! Дождь… Теперь всегда будет дождь…

Телефон заиграл мелодию венгерского танца Брамса, я нашарил в сумке аппарат и поднёс к уху.

— Дима! — я не сразу узнал голос, это оказался Михаил Натанович, врач, лечивший Иру и не сумевший спасти. Мы иногда созванивались, точнее, обычно звонил я, когда становилось совсем невмоготу.

— Дима, я вам звоню уже десятый раз…