Белая сирень

…– Никогда не начинай курить, – Марина скрюченными пальцами вставляет сигарету в рот. Суставы на её среднем и безымянном пальцах правой руки распухли и почти не гнутся. Тонкий столбик не хочет держаться, липнет к нижней губе, и Марина вцепляется в него зубами. Кажется, она улыбается, глядя на Олю, если можно назвать улыбкой этот окровавленный оскал. Даже слова, которые она произносит, трудно разобрать. Но Оля хорошо понимает, что Марина говорит. Её голос, словно набат, отдаётся у неё в ушах, от него даже сводит скулы. Ольга чиркает зажигалкой и подносит синий слабый огонёк к кончику сигареты. Марина жадно прикуривает, и Оля видит сейчас, какие страшные у неё глаза – бездонные расширенные зрачки и кровавые кляксы лопнувших сосудов вокруг них. Словно это и не лицо человека, а образ инопланетянина из растиражированных комиксов. Марина выпускает дым с глухим звуком «Пфу-у-у» и морщится от боли. Из уголка порванного рта снова сочится кровь.

Ольга подошла к окну и выглянула за занавеску. Слава богу, разошлись. Она оставила штору не задёрнутой, чтобы впустить хоть немного уличного света и не включать электричество. Привлекать внимание к себе в чужой квартире, а тем более, в квартире человека, которого недавно увезли на полицейской машине, было бы крайне неразумно. Ольга вполне могла представить, что даже сейчас, с другой стороны двери, чьё-то соседское ухо внимательно прислушивается к тому, что происходит внутри. Но это меньше всего беспокоило Олю. Она задумчиво вертела в руках бело-зелёную пачку, погружаясь в воспоминания.

Чудов, восемь лет назад

Когда они вышли на дорогу, зажатую с двух сторон плотной стеной леса, Оля обхватила себя руками за плечи. Ноги моментально окоченели, и ступни, словно скукожившись, болтались в обуви, ставшей как будто на размер больше. Марина путалась в длинном подоле, ткань липла к её ногам, и Оля заметила светящийся абрис её бедра в разорванной по шву юбке. Марина хромала, немного заваливаясь вперёд и подволакивая левую ногу. По щекам Ольги потекли горячие слёзы. Она всхлипнула, не в силах сдерживаться, вытерла ладонью нос, и тут же зарыдала, испытав сильнейшую боль.

– Ой, мамочки!..

– Так, быстро заткнулась! – Марина резко остановилась и, кажется, замахнулась, но потом передумала и попросила, – не ори, пожалуйста… – шипящий срывающийся голос заставил Олю проглотить рыдания и замолчать.

Оле хотелось сказать, что ей бесконечно жаль Марину. Что её боль – это продолжение боли Марины, которую она чувствует, как свою. Что ужас, бушевавший в ней на протяжении нескольких часов, ушёл на задний план, оставив только отупение и жаркий горячий шар внутри, готовый взорваться в любой момент. Ведь никто и никогда…

– Никто и никогда…для меня…так… – шепчет Оля, тупо уставившись в еле различимое в сумерках полотно дороги.