Он, несомненно, был прав. Несчастный император Павел воочию показал всю непрочность и краткость человечьей жизни. Разъяренные заговорщики в дикой, бессмысленной злобе, порожденной страхом, добивали упавшего на пол Павла. В сумятице они наносили раны друг другу. Все было залито кровью. «Душите его!» — послышался чей-то сорванный голос, и над толпой взмыл офицерский шарф…
…В супружеской спальне наследника престола затрещала дверь под чьими-то мощными ударами. Александр дрожал, забившись в кресло. Защелка замка выскочила из скважины, в спальню ворвался страшный, окровавленный ликующий Николай Зубов со шпагой в одной руке и шарфом в другой.
— Все!.. угомонили… За щеку, гадина, укусил…
Александр скорчился еще больше, закрывая лицо руками.
— Да здравствует император Александр Первый! — заорал Николай Зубов, и тут перед ним выросла высокая фигура Елизаветы Алексеевны.
— Вон, негодяй!.. — прозвучал нежданно властный голос. — Вон из царской опочивальни, грязный убийца!..
Ошеломленный, сразу утративший весь кураж и даже несколько протрезвевший, Николай, пятясь, покинул спальню. Александр истерически рыдал. Елизавета подошла и прижала к себе его голову.
— Я не хотел!.. Не хотел!.. Ты веришь — не хотел!.. — жалко бился голос…
Полысевшая голова Александра мечется по подушке. Он стонет, плачет, вскрикивает, делает хватательные движения руками, то ли пытаясь поймать кого-то незримого, то ли защититься от призрака.
Рядом, по соседней подушке, в такт с ним мечется другая, чернокудрая головка. Женщина (это не государыня) постанывает, но не просыпается. С громким криком Александр садится на постели.
За окном белая петербургская ночь, прозрачный сумрак наполняет спальню, не скрывая ни окраски, ни очертания вещей; сугубая реальность обстановки нарушена лишь странной фигурой, расположившейся в кресле меж диваном и овальным столом с остатками ужина: треуголка явно не подходит к шлафроку, а тот — к туго натянутым лосинам и высоким налакированным сапогам с ботфортами. Нелепость одеяния усугубляется андреевской лентой на тощей груди и звездами высших российских орденов. В руках странный посетитель держит офицерский брючный шарф. Курносый нос, взболтанные глаза, кривящийся рот — император Павел.
Павел.
Ну, здравствуй, сын.Александр.
Здравствуй, отецПавел
Александр.
Я знал, что ты придешь.Павел.
Я давно тебя не тревожил.Александр.
С начала наполеоновского нашествия.Павел.
А знаешь почему?Александр.
Знаю. Я должен был сделать свое дело. Выиграть войну.Павел.
Умница! Ты был бы моим любимым сыном, если б не был любимым внуком своей бабушки. Это меня, признаться, раздражало. Ты плохо выглядишь.Александр.
Нет. Там я знаю, что делать. Меня измотала Россия. Громадная несчастная страна, я беспомощен перед ней.Павел.
Я хотел освободить крестьян. За это меня и убили.Александр.
Я слышал другое: союз с Наполеоном, введение католичества.Павел.
Ты в это веришь или опять лукавишь?Александр.
Для русских католичество было бы лучше. А еще лучше — лютеранство, религия созидателей жизни. Православие — религия нищих. Из всей Нагорной проповеди оно всерьез восприняло лишь заповедь о бедности.Павел.
А ты не боишься кончить, как я? В армии пахнет заговором.Александр.
Им пахнет во дворце. Моя мать во главе заговорщиков. Мне это не раз давали понять.Павел.
Моя дорогая Марья!.. Далеко же она пошла. Мать в заговоре против собственного сына!..Александр.
Могу я помочь тебе, отец?Павел. Спасибо. Ты уже достаточно для меня сделал. Удушьем меня наградил этот проклятый шарф.
Александр закрывает лицо руками.
Павел
Александр