Белая сирень

…Александр возвращается в свой кабинет. Подходит к столу, берет недоконченное письмо к Сперанскому, хочет разорвать, но в последний момент удерживается. Какая-то двусмысленная улыбка появляется на его лице. Он макает перо в чернила и красивым почерком завершает свое послание:

«А посему Мы решили назначить Вас губернатором Сибири — земли обширной, богатой, но неустроенной. В заключение поздравляю Вас с орденом св. Александра Невского и лентой. Александр…»

Он старательно запечатывает письмо. Взгляд его голубых глаз проваливается в какую-то далекую пустоту…

…Толпа приветствует вернувшегося с победой императора. Во главе блестящей свиты он едет на белом коне окраиной Петербурга, но впечатление такое, будто это происходит в самом захудалом городе России допетровских времен. На радостях полиция не отфильтровала встречающих, в чествовании участвует без разбора и городское, и подстоличное, и с отдаленных земель население. Чуйки, армяки, картузы, гречишники, деревенские бабьи платки. Тут и крестьяне, и ремесленники, и мелочные торговцы, и всякая городская протерь, нищие, бесприходные попишки, юродивые, отставные солдаты, инвалиды войны. Толпа кричит, вопит, воет, кликушествует, рыдает, стонет.

— Благодетель ты наш!..

— Спаситель!..

— Солнце ясное!.. Месяц светлый!.. Милостивец!..

— Многие лета-а!.. — возглашает бродячий дьякон с синим носом.

Бабы прорываются к коню императора, силятся поцеловать стремя, сапог, хотя бы потный бок коня.

— А Бонапарта ты привез? — орет косоглазый мужик. — Дай его нам. Мы его с кашей умнем!..

Юродивый в одной рубахе, под которой что-то телепалось, заплясал перед мордой императорского коня, пронзительно распевая:

Я мудями затрясу, затрясу,
Государя вознесу, вознесу
Выше печки, выше крыши,
На луну и еще выше!..

Александр оглянулся на своего друга, генерал-адъютанта князя Волконского.

— Не Париж! — сказал Волконский.

— Несчастный народ! — произнес с болью Александр. — Несчастный и в горе, и в радости…

Теперь уже вся толпа вопила:

Выше печки, выше крыши,
На луну и еще выше!..

Похоже, это стало народным гимном победы…

…Александр и Аракчеев в сопровождении очень небольшой свиты въезжают в деревню, состоящую из нескольких прямых, как стрела, улиц, обставленных одинаковыми красными домиками с коньком на крыше. Вокруг домиков ни дерева, ни подсолнуха, никакого цветка.

При виде царского кортежа несколько голопопых ребятенков, возившихся в пыли, и старух, вышедших по хозяйской надобности, поспешно укрылись в домах. Улица как вымерла.

Кортеж подъехал к одному из красных домиков.

— Выходи! — гаркнул Аракчеев.

С невероятной поспешностью из дверей выскочил крестьянин-солдат в полной воинской амуниции, двое мальчиков: один лет десяти, другой пятнадцати, тоже в военной форме, и тому и другому несколько великоватой, и стали во фронт у крыльца. Следом выметнулась баба с очумелым от страха лицом и тоже заняла место в строю.

— Пошла вон! — рявкнул Аракчеев.

Баба опрометью кинулась прочь, но не в дом, а за угол, чтобы укрыться в огороде. Остальные члены семьи стояли, не шелохнувшись, выпучив немигающие глаза.

— Здравствуйте, воины-земледельцы! — ласково произнес Александр.

— Здравья желаем, Ваше Императорское Величество! — отозвалась троица, причем у детей оказались такие же грубые, махорочные голоса, как у главы семьи.

— Довольны ли вы своей жизнью?.. — поинтересовался император.

— Премного довольны, Ваше Императорское Величество!

— Нет ли каких жалоб? — допытывался император.

— Никак нет, Ваше Императорское Величество!

— Хороши ли нынче покосы?

— Никак… да, Ваше Императорское Величество!

Неизвестно, сколько бы продолжалась эта оживленная беседа, но послышался треск барабана, из ближайшего проулка возникла воинская колонна: впереди юные барабанщики, за ними ряды косарей в полном военном обмундировании, но вместо ружей на плечах косы.

— Ваше Величество, можно им присоединиться к строю? — спросил Аракчеев.

— Ну разумеется, — улыбнулся Александр. — Я не хочу, чтобы мой приезд нарушил заведенный порядок.

Слабым мановением руки и свирепым взглядом Аракчеев отправил трех оцепенелых ратников в строй.

Бодро шел в поле, как на бой, отряд пахарей-солдат: от семилетних потешных до бывалых мужей с продубленными лицами. Высокий тенор завел любимую походную:

Солдатушки, бравы ребятушки,
Где же ваши жены?

И хор грянул:

Наши жены — пушки заряжены,
Вот где наши жены.

Тенор спросил:

Земледельцы — бравые умельцы,
 Где же ваши сестры?

Хор ответил:

Наши сестры — косы звонки, остры,
Вот где наши сестры…

Смахнув слезу, Александр обернулся к Аракчееву: