Белая сирень

Пространство открывается широко вокруг: барханы в розоватом отсвете заалевшего вечерней зарей неба, прозрачные и тоже с розовым исподом легкие облака. Ветер, дующий теперь слабыми, ласковыми порывами, уносит последние клочья тумана. Воздух снова прозрачен, пространство зримо во все концы, и пустыня уже не кажется такой враждебной и страшной.

Мельхиор сидел лицом к пустыне, спиной к бивуаку. И он первый увидел то, что и мы видим его глазами.

71. Совсем неподалеку от бивуака возникли приветливые строения Белого города. В вечереющем алом воздухе они кажутся несколько призрачными, зыбкими, то словно тают, то отчетливо возникают вновь.

По изморщиненной щеке Мельхиора заструились слезы. Два других короля глядят на него с изумлением.

— Белый город! — говорит Мельхиор. — Разве вы не видите Белый город?

Они недоуменно вглядываются в даль и, похоже, действительно ничего не видят.

— Белый город!.. — повторяет, как заклинание, Мельхиор. — Белый город!..

Теперь и они видят: в синеве и алости прорезается прекрасный Белый город, сверкающий, как снежные вершины высоких гор, такой манящий и такой близкий, что протяни руку — и ты его коснешься.

— Белый город!.. — шепчут потрясенные короли.

Радость преобразила измученное лицо Бальтазара, а простодушный Гаспар вскочил и пустился в пляс.

Лишь Алазар оставался безучастен к общей радости и даже не смотрел в сторону Белого города.

Как ни радовались короли, они все же заметили угрюмую отстраненность Алазара.

— Тебе нет дела до Белого города? — язвительно спросил Мельхиор.

— Я пчеловод, потерявший своих пчел, — угрюмо ответил Алазар. — Я ищу их, а не Белый город.

— Не притворяйся дурачком, — вернулся к старой теме Бальтазар. — Ты прекрасно знаешь, что возвестила Вифлеемская звезда.

— Возможно, догадываюсь, — медленно проговорил Алазар. — В меру своего слабого разума. Но прошу вас, не надо меня упрекать, не надо говорить о Белом городе.

— Ты не смеешь указывать нам! — вскипел Бальтазар. — Кто ты и кто мы!

Кроткое лицо Алазара напряглось и выострилось.

— Я знаю свое место. Но я знаю также, что никакого Белого города нет. Здесь нет. До него еще идти и идти.

— А что же мы видим? — засмеялся Гаспар.

— Игру света и тени земли на горизонте, дрожание не успокоившегося воздуха. Ваше тоскующее воображение построило этот город.

Короли шумно возмущаются.

— Слепой глупец! — говорит Мельхиор. — Это настоящий город из камня, песчаника и глины, рукотворный город, которому суждено стать легендой.

— Прекрасный город, — подхватывает Бальтазар, — наша цель и спасение.

— Так чего же мы теряем время? — вскричал Гаспар. — Надо немедленно в путь, чтобы успеть туда до темноты.

— Вам не достичь его до темноты, — новым, суровым голосом говорит Алазар. — Вам не достичь его, даже если вы будете скакать всю ночь и заморите своих верблюдов. Ваш путь до настоящего Белого города пройден лишь наполовину, и впереди еще немало тяжких испытаний.

— Ты оказал нам некоторые услуги. — Голос старого Мельхиора дребезжит от раздражения. — Но сейчас мы не желаем тебя слушать.

— Он морочит нам голову, — подхватил Бальтазар. — С какой только целью?

— Время не ждет! — воскликнул Гаспар. — В путь, мои высокие друзья, в путь!

Короли засуетились: они понукают усталых верблюдов, не желающих вставать с земли, пинают их ногами, тащат за повод, кричат.

Алазар смотрит на них без всякой обиды, с тихим сожалением.

Что-то случилось в небе, очевидно, солнце закатилось, отсеклись его лучи, и в недвижном сумеречном воздухе погасли очертания Белого города.

— Где ваш город? — раздался голос Алазара.

Короли смотрят (и мы смотрим их глазами) — и никакого города нет в помине — пустынное небо, в котором кончилась красочная карусель.

Усталое разочарование на лице Мельхиора, злое остолбенение на лице Бальтазара, плаксивый ужас — на лице Гаспара.

Обескураженные и враз обессилевшие, короли молча опускаются на землю.

Пламя костра съеживается, со всех сторон подступает печальная ночь пустыни…

72. Ночь. Проснулся Алазар. Лицо его обращено к набитому звездами небу. Взгляд скользит по серебристой россыпи и наконец останавливается на яркой, будто подмигивающей звездочке в созвездии Андромеды.

Алазар долго смотрит на нее, губы его что-то шепчут. Взор туманится. Он подымает руку к небу и со странным выражением, полузакрыв глаза, гладит ее от пясти до локтя — с той нежностью, с какой гладил бы руку милой жены…

73. Как будто разбуженная чьим-то прикосновением, спящая Кана вздрогнула и открыла глаза. Она посмотрела на свою обнаженную руку, перевела взгляд на полуоткрытую дверь, за которой истаивала мгла, а голоса ночных птиц уже сливались с трелями птиц утренних. Воздух сладок и при вдыхании слегка щиплет слизистую оболочку. Кана смешно морщит нос. Она встает и выходит из дома…

74. Кана глядит в сторону опустевших ульев, осматривается по сторонам, словно ища чего-то, что ворвалось в ее сон и подняло с постели. Но не находит ничего, кроме маленькой, не утратившей и в рассветный час своей яркости звездочки в созвездии, которое ей называл Алазар, но не сохранила ее рассеянная память.