Белая смерть

Одэ улыбнулся и посмотрел на море. Но потом он подумал: «Нет, это не самая лучшая месть. Лучше жить — пусть даже очень плохо — чем умереть. Даже несчастный нищий калека цепляется за жизнь. Клянусь Аллахом, мертвым быть хуже. Я должен был все-таки убить его. Я увидел Харита рабом, и это было так замечательно, что я успокоился. Но кому ведома воля Аллаха? Кто может сказать, сколько проживет Харит: пять лет или пятьдесят? Умрет ли он от голода на Дхораи или сбежит на каком-нибудь судне, как это сделал я? Или, возможно, его спасут друзья? Людям не дано этого предугадать! Неизменна лишь смерть. Путь к дому лежал на острие моего ножа, а я упустил удобный случай».

Одэ, охваченный душевной болью, посмотрел назад, где скрылся за горизонтом Дхораи. Он сказал себе, что должен в первом же порту покинуть дхоу, вернуться на Дхораи и совершить то, что намеревался.

Потом его чувства прояснились, и Одэ начал мыслить спокойнее. Он сказал себе: «Я не вернусь на Дхораи. Если бы мне было предназначено убить Харита, я сделал бы это тогда, когда мне представился удобный случай. Раз я этого не сделал, то теперь я должен положиться на справедливость Аллаха. Но поскольку правосудие уже свершилось, моя судьба больше не связана с судьбой Харита. Теперь я свободен и могу вернуться домой, в Ишан».

Белая смерть

Глава 1

Мой дом находится почти в центре Исфагана. Это небольшой, но уютный особнячок, позади которого разбит тенистый сад. Как-то во второй половине дня, когда я сидел в саду, читая газету, моя матушка выбежала из дома в крайнем волнении.

— Ахмед, — сказала она, — Кефтия хочет тебя видеть!

— Кто тебе это сказал? — спросил я.

— Сам Кефтия, начальник полиции!

— Ну что за нежданная радость, — отозвался я. — Пусть слуга проведет его в сад.

Услышав мои слова, матушка ударилась в слезы.

— Ох, господи, — запричитала она. — Что ты натворил, Ахмед? Что нужно от тебя полиции?

— Да ничего я не делал, — сказал я ей. — Речь, вероятно, будет идти о каком-нибудь общественном поручении.

Она мне, конечно, не поверила, и тут в сад ворвался мой отец.

— Ахмед, еще не поздно убежать через стену. Спрячься у Али в доме, а я использую все свое влияние в Тегеране…

— Ваши страхи совершенно беспочвенны, — заявил я. — Я не виновен ни в каком преступлении. Пожалуйста, проводите гостя в сад.

Некоторое время родители молча смотрели на меня.

— Ладно, — наконец сказал отец. — Может быть, лучше остаться и все отрицать. Да, я думаю, ты прав, Ахмед. Сейчас я его приведу.

Они с матерью ушли прежде, чем я смог вставить хотя бы слово. Никого из представителей старшего поколения невозможно убедить в том, что визит полицейского может означать нечто иное, нежели арест и заключение под стражу.

В бесшабашные дни моей молодости я совершил один-два неосторожных поступка, но это было очень давно. И теперь я не мог придумать никакой причины, которая могла бы привести ко мне начальника полиции. Так что я ждал его с некоторым опасением. Кефтия, говоря по правде, имел несколько зловещую репутацию. Он совершенно честный человек, но слишком хитрый. Его любовь к ненужным сложностям часто приводила к ненужным смертям. Зная это, я изо всех сил пытался разгадать истинную цель его визита…

* * *

Меня зовут Ахмед Аботай эд-Дин. Я родился здесь, в Исфагане, самом прославленном из великих городов Ирана. Мой отец происходит из старой семьи тегеранских землевладельцев, для которой с падением Резы-хана настали плохие времена. Моя мать — из бухарской знати, сильно поредевшей после смерти последнего эмира. Она дала мне монгольское имя Аботай и заставила выучить язык ее народа и ее родословную, которую она возводила к хану Узбеку.

Мои родители часто спорят об относительной чистоте и благородстве своих родословных. Что касается меня, то, когда я вырос, меня перестали заботить древняя знатность или минувшая слава. Я решил проложить свою дорогу в этом мире, а не обитать в мире, давно исчезнувшем.

У меня были склонности к языкам и искусству, и я поступил в Тебризский университет. Я проучился там два года, но мое образование было прервано Второй мировой войной. Я способный переводчик и поэтому исполнял особые поручения вместе с разными британскими и американскими офицерами.

В те годы я много путешествовал — на запад до самого Стамбула, на восток до Кабула и даже дальше. Я научился разговаривать с турками, арабами, афганцами, армянами, туркменами и курдами, с киргизами и бактрийцами на их языке. К концу войны я скопил достаточно денег, чтобы купить домик с садом и нанять слугу. Мы с родителями наслаждались скромным процветанием, но конец войны означал конец моих перспектив. Неожиданно из Ирана исчезли молодые американские офицеры — вместе со всеми своими интригами, удивительным снаряжением, многозарядными ружьями, личными желаниями и любовью к приключениям. Стало трудно найти работу даже квалифицированному переводчику. Я довольствовался должностью переводчика в Абадане, где наставлял угрюмых арабов и немытых аборигенов в их новых обязанностях.