Белая смерть

— Несомненно, твоя история лжива, как все туркменские истории. Но я сначала выслушаю тебя, а потом буду решать. Если история будет чего-то стоить, я вознагражу тебя.

Туркмен разразился горьким смехом.

— Ты в самом деле думаешь, что я поведаю свой секрет двуличному персидскому горожанину?

— О Аллах! — воскликнул я. — По крови я монгол с материнской стороны, прямой потомок эмиров Бухары. Ты, глупец, подумай сам — откуда я, по-твоему, знаю твой язык?

— Всякий может выучить язык. Как тебя зовут?

— Ахмед Аботай.

— Я как-то знал в Мерве одного свинопаса по имени Аботай, — заявил он.

Такие штучки сходят у туркменов за юмор, и этот юноша казался себе весьма остроумным.

— Пошли, — повторил он. — Веди меня к своему господину.

— Сначала открой мне свой секрет.

— Никогда.

— Тогда дай мне хотя бы намек, чтобы я смог оценить его важность.

Обычное выражение лица туркмена — усмешка, но этот так нахмурился, что я испугался — не парализовало ли ему лицо от напряжения. Он подумал — что для туркмена всегда дело непростое — и наконец проговорил:

— Мой секрет касается города Имам-баба и одного вещества, которое называют Белым Порошком.

Я приложил все усилия, чтобы по моему лицу ничего нельзя было прочесть, но напрягся.

— Дальше, — произнес я усталым голосом.

— Это мое последнее слово, — заявил туркмен. — Прежде чем разговор пойдет дальше, я должен получить деньги.

Я зевнул.

— Твой так называемый секрет может оказаться совсем не важным, но я предоставлю моему другу возможность решить это лично. А тебе я дам возможность увидеться с ним.

Сказав это, я замер, как статуя, а туркмен молчал и нервно переплетал пальцы. Он ждал. Я тоже ждал.

— Ладно, — наконец проронил он. — Пойдем.

Я задумчиво сказал:

— Возможно, мне не стоит беспокоить моего очень богатого друга сегодня вечером. Может быть, лучше сделать это завтра или послезавтра.

Туркмен очень хорошо знал, чего я хочу и что было вполне естественно. Но, как и все их племя, он скорее проглотил бы свои деньги, чем расстался с ними. Он обозвал меня некоторыми непочтительными словами, продемонстрировав таким образом все свои грязные мысли и недостаток воображения. Я не обращал на него внимания, пока он не сделал паузу, чтобы набрать воздуха, и тогда я сказал, что, может быть, встречу с моим американским другом будет лучше отложить до следующей недели. Однако, добавил я, к тому времени у моего друга может остаться очень мало денег.

Туркмен застонал, как раненый зверь. Скупость боролась в нем с жаждой наживы. Наконец он достал из-под полы своего халата кошель. Он открыл его, как будто открывал рану в собственном теле, и с ругательством заплатил мне.

— Очень хорошо, — сказал я. — Теперь ты можешь встретиться с ним. Я уверен, что ты привел с собой переводчика.

— Переводчика? — переспросил туркмен. — Ты демон, ты ублюдок, ты что же, думаешь…

— Я делаю только то, за что мне заплачено, — сказал я. — Ты заплатил за то, чтобы встретиться с иностранцем, и ты с ним встретишься. Но насчет разговора с ним — может, ты знаешь английский? Если нет, я уверен, что он сумеет понять твой немецкий, или французский, или даже испанский.

Туркмен, который и свой родной язык знал едва-едва, от ярости совершенно онемел. Он почти прошипел:

— Клянусь Аллахом, горожанин, как ты мне услужил, так и я тебе услужу. Мой час еще придет, не сомневайся.

— Один Аллах знает будущее, — заметил я. — Все мы в его руках.

Туркмен справился со своей яростью и заплатил мне еще раз. Я же потребовал у него двойной платы только ради того, чтобы научить его вежливости, а не ради грязных монет из его кошелька. Этим косматым кочевникам недостает такой добродетели, как смирение. Я забрал у него деньги, отчего у него чуть сердце не разорвалось, и повел его вокруг отеля к черному ходу. Мы тихо проскользнули внутрь и, никем не замеченные, поднялись по задней лестнице.

Дэйн с легким удивлением взглянул на этого неумытого парня.

— С огромными усилиями я нашел ключ к вашей загадке, — гордо заявил я по-английски. — Но не выказывайте особой заинтересованности, иначе этот жадный сын шлюхи потребует все ваше золото, включая золотой зуб.

Дэйн кивнул, оглядел туркмена, отметил выражение его лица и посмотрел на меня. Затем изящно указал туркмену на кресло, но этот немытый дикарь глянул на мебель и решил остаться стоять. Затем он вдруг заговорил.

— Я уже говорил об Имам-бабе и Белом Порошке, — переводил я за ним. — Но прежде, чем я скажу еще хоть слово, я хочу получить деньги — не бумажки, а золото или серебро. А если моя история вас заинтересует, я хочу получить еще денег за ее продолжение.

Дэйн был к этому готов. Он дал ему пять мелких серебряных монет, пообещав потом дать еще. Туркмен попробовал на зуб каждую монетку, упрятал их к себе в кошелек и стал рассказывать.